За все надо платить
Шрифт:
– Если так… – Он задумался на мгновение. – Не позволяй никому управлять собой. Не позволяй собой манипулировать. Как реагировать на обман – это личное дело каждого из нас, но не видеть обман и позволять себя обманывать мы не должны. И если уж тебе суждено этот раунд проиграть, а ты его наверняка проиграешь, то сделать это нужно так, чтобы о тебе никто не сказал: «Вот дурочка, как легко мы ее сделали».
– А что должны сказать?
– «Она достойный противник и билась до последнего».
Ей вдруг стало смешно, и она почувствовала, как уходит из груди тоскливая тяжесть.
– Лешка!
– Во-первых, не тебя я толкаю, а условного оперативника без половых признаков. А во-вторых, ты не одна. Есть Гордеев, есть твои друзья на работе. И, между прочим, есть я, о чем ты, конечно, регулярно забываешь. Ася, пойми меня, лично я не хочу, чтобы ты начинала войну с мафией, это дело бесперспективное и дохлое с самого начала. С мафией воюют целые государства со всей своей правоохранительной системой, а что-то у них не больно-то получается. Но я не хочу, чтобы ты сломалась. Я не хочу, чтобы ты перестала себя уважать, чтобы ты начала сама себя стыдиться. Я собираюсь прожить с тобой до глубокой старости, и мне совсем не хочется доживать свой век рядом с нравственным калекой. Пусть тебя лучше с работы выгонят, пусть ты останешься без пенсии, в конце концов я много зарабатываю, и пока я могу выходить на трибуну и читать лекции, пока мне платят за научное руководство аспирантами, деньги в нашей семье никогда не будут проблемой. Да на худой конец я приму это дурацкое приглашение в Стэнфорд, буду там преподавать, а ты будешь моей переводчицей. Не помрем с голоду-то, не бойся. Но я хочу, чтобы ты сохранила свою личность, которую я люблю и ценю, иначе зачем же я столько лет ждал, пока ты выйдешь за меня замуж? Все, старушка, кончай хандрить, сливай картошку, она уже готова.
Она послушно поднялась, слила в раковину кипяток из кастрюли и немного подсушила картофель. Поставила на стол тарелки, положила приборы, водрузила в центр миску с салатом, достала из холодильника буженину. Несколько минут они молча ели, потом Настя вдруг положила вилку на стол, подперла рукой подбородок и уставилась на мужа.
– Леша, а как же Денисов?
– А что Денисов? – не понял он.
– Почему он это делает? За что он так со мной? Мне казалось, мы никогда друг друга не обижали, всегда вели себя по правилам нейтральной полосы.
Алексей тоже положил вилку и скрестил руки на груди.
– Ася, я знаю, о чем ты думаешь. И я догадываюсь, что ты хочешь сделать. Я бы не стал, но я – другой, ты на меня не оглядывайся. Делай как решила. Может, так и вправду будет лучше.
– Я боюсь, – призналась она.
– Ну, тут уж в соответствии с древней мудростью: боишься – не делай, а если делаешь – тогда не бойся.
Настя сорвалась с места и кинулась в комнату.
– Ты куда? – крикнул ей вслед Леша.
– Буду делать, пока не начала еще сильнее бояться, – откликнулась она, хватаясь за телефонную трубку.
От разговора с Шориновым Виктор Тришкан испытывал какое-то болезненное удовольствие. Так всегда бывало, когда он чувствовал свою власть над собеседником, с наслаждением вдыхая воздух, который, ему казалось,
– Свяжитесь с вашим человеком, который уехал в Среднюю Азию, и скажите ему, чтобы девушку пока не трогал. Пусть сидит там и присматривает за ней, а еще лучше – пусть уедет куда-нибудь оттуда, не мозолит ей глаза.
– Но почему? – удивлялся Шоринов.
– Потому, – коротко и презрительно отвечал Виктор. – Ее пока трогать нельзя.
– И как долго?
– Пока я не разрешу.
– Но все-таки я хочу знать… – волновался Шоринов.
– Послушайте, Михаил Владимирович, вы поручили дело нам, тем самым признав, что мы в этом более компетентны. Вот и оставайтесь при таком мнении, тем более что оно полностью соответствует действительности.
– Конечно, – неожиданно согласился заказчик, и Виктору показалось, что тот даже доволен. Любопытно, с чего бы это?
Расставшись с Шориновым, он связался с теми, кто должен был следить за Каменской. Пока ничего заслуживающего внимания не происходило, она утром пришла на работу и до сих пор из здания на Петровке не выходила. Мысль о «хорошей девочке» снова испортила Виктору настроение, и он решил для поднятия тонуса заняться Шориновым. Почему все-таки он обрадовался, что его человек должен застрять где-то в Средней Азии? Неспроста это. Может, как раз в этом и есть ответ на вопрос, который мучает Арсена? Найти этот ответ, полученный совсем не тем путем, каким требовал пойти шеф, и преподнести ему с легкой улыбкой – что может быть лучше для поднятия собственного престижа в его глазах? Он должен стать преемником, он, Виктор, и никто другой. А не какая-то там «хорошая девочка». У, крыса белоглазая!
Чутье у Виктора, бесспорно, было, именно поэтому уже через час в квартиру любовницы Шоринова Екатерины Мацур позвонила приятная женщина лет сорока.
– Девушка, это не у вас котенок сбежал? – спросила она, указывая пальцем себе под ноги.
Катя опустила глаза и увидела прелестного черного котенка. Она не успела даже ответить, как малыш пулей рванул в квартиру и исчез из поля зрения.
– Нет, это не мой, – растерянно ответила она. – Господи, куда же он делся? Надо его найти.
Она побежала в комнату, женщина устремилась за ней.
– Вы понимаете, он сидел на лестнице и так жалобно мяукал, – говорила незнакомка, идя следом за Катей и быстро оглядывая квартиру. – Я подумала, он сбежал от кого-то из жильцов, и хожу вот, все квартиры обзваниваю. Жалко, если потеряется, он же еще совсем маленький, пропадет без хозяев.
– Кис-кис-кис, – звала Катя, встав на колени и заглядывая под диван, под кресла и даже за мебельную стенку. – Ну куда он делся? Кис-кис-кис!
– Вы знаете, он, наверное, на кухню помчался, – сказала женщина. – Оттуда едой пахнет, а он, видно, голодный.
– Точно!
Катя вскочила на ноги и побежала искать котенка на кухне, оставив женщину в комнате одну.
– Вот он! – раздался ее торжествующий крик. – Вы были правы, он уже на стол забрался, у меня тут бутерброд с колбасой лежит. Ну иди сюда, хулиганчик, иди, маленький. Да не царапайся ты! Я тебе эту колбасу и так отдам.
Она вынесла котенка в прихожую и протянула женщине.