За завесой 800-летней тайны (Уроки перепрочтения древнерусской литературы)
Шрифт:
Как показывают современные комментарии к "Слову", подлинная суть этого, подмеченного Е. Осетровым, новаторства оказалась не до конца постигнутой ещё и сегодня, хотя, назвав свой труд "Великое ДЕЯНИЕ (ПОДВИЖЕНИЕ) князя Игоря", американский исследователь Р. Якобсон подошел почти вплотную к коду понимания и названия, и всей поэмы. Ведь помимо лежащего на поверхности истолкования слова "полк" как "поход, война, войско или дружина" оно значит ещё и "множество, толпа, собрание, народ в целом, все люди рода, которые в нужное время составят воинскую когорту... В бытовом смысле оно долго сохраняло общую идею совокупной множественности не только лиц, но и предметов, отсюда народные выражения "налетел
Еще более определенно толкует слово "полк" В. Аникин, приводящий его следующую расшифровку: "Древнерусский брак, помимо брака "умыкания", имел и другую форму - выкупа за "вено". Старинная песня "А мы просо сеяли, сеяли" говорит о возможности выкупа:
– Не надо нам тысячу, тысячу.
– А что же вам надобно, надобно?
– Нам надобно девицу, девицу.
– А мы дадим вам девицу, девицу.
Игра завершалась переходом девицы из одной партии в другую. В песне пелось:
– А у нас в ПОЛКУ убыло, убыло.
– А у нас в ПОЛКУ прибыло, прибыло.
Слово "полк" в древнерусском языке означало не только "рать", "войско", "ополчение", но и вообще всякое объединение людей, достаточное для выполнения каких-либо совместных действий. Таковы, в частности, ПОЕЗЖАНЕ, дружки жениха или ЖЕНИХОВ ПОЛК."
Справедливость такого прочтения слова "полк" подтверждается и традиционными приговорами дружки к родителям невесты, приводимыми в книге М. Забылина "Русский народ: его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия": "Отец родимый! мать родимая! у нас князь молодой, ясный сокол со всем ПОЛКОМ, со всем поездом..."
Здесь же, как видим, присутствует и известное нам по "Слову" уподобление князя - соколу.
Таким образом, вынесенное Автором в заголовок слово "плъкъ", помимо фиксации имевшего места реального сражения, могло служить ещё и как обозначение более глубинного смысла Игорева деяния, подтверждая тем самым наше предположение о свадебной сущности поэмы, а одновременно и оконтуривая понятие сообщности единомышленников границами рода Ольговичей, исповедовавших политику дружбу и добрососедства в отношении Степи. В этом случае понимание слова "полк" выходило за рамки чисто внешнего мероприятия Игоря, а должно было бы читаться как "Слово об Ольговичах" или "Слово о главном деле жизни Ольговичей", что точнее, ибо женитьба Владимира Игоревича на дочке хана Кончака была по своей сути лишь одним из составных звеньев той политики, которую проводили внуки Олега Святославовича. Об этой, определяющей для понимания смысла поэмы, связи Игоря с его дедом Олегом говорит, по наблюдению А. Косорукова, и сделанная в названии именная привязка "внука Ольгова", подчеркивающая, что "сфера деятельности внука и деда ОДНА И ТА ЖЕ".
И так же, как "ветры - Стрибожии внуци", бесприкословно подчиняясь, выполняют волю "деда", выполняет волю Олега и Игорь - крепит контакты с Полем. Ну а кроме этого, столь пышное поименование князя в названии поэмы восходит опять-таки к традиции обрядово-свадебной поэзии, величавшей своих персонажей не иначе как по имени-отчеству:
1.
Ах, кто у нас умен
Кто у нас разумен?
Как Иван-то умен,
Максимыч разумен...
2.
Долго, долго Василий не едет,
Долго, долго Григорьевич не едет...
3.
Она выбрала себе жениха,
Она честного и речистого,
Она белого и разумного,
Чернобрового, черноглазого,
Да Михайлу Ефремовича,
Али ой ли! Ефремовича...
В такой же самой традиции выдержано употребление имени-отчества и в названии первой древнерусской поэмы: "Слово о полку Игореве, Игоря, сына Святославля, внука Ольгова". И все оно настолько пронизано свадебной символикой, настолько следует схемам свадебных ритуалов, что может быть безо всякой натяжки отнесено к такой разновидности обрядовой поэзии как вьюнишные песни или вьюнишники.
Вьюнишные песни - это текстовая часть старинного свадебного обряда поздравления молодых в первую послесвадебную весну. При этом нас не должна смущать кажущаяся внешняя разница в объемах и ритмах "Слова" и самих вьюнишников, как не смущает нас выставленное Н. Гоголем в подзаголовке "Мертвых душ" слово "поэма". Несмотря на выбранную Автором форму вьюнишника, его произведение все же не предназначалось для распевания под окнами молодых, как не предназначалась для декламации и Гоголевская поэма. Необходимо в полной мере уяснить себе тот факт, что Автор "Слова о полку Игореве" был не просто талантливым поэтом своего времени, но на несколько столетий обогнал его, показав себя подлинным революционером в области развития поэтического искусства. Увы! Но, начиная уже с момента появления "Слова", противники Ольговичей стали делать все возможное, чтобы древнерусский читатель воспринял поэму исключительно в воинском смысле - и, как показывает эхо "Слова" в "Задонщине", усилия их были не безуспешными.
А между тем, сопоставление поэмы с наиболее распространенными вьюнцами помогает взглянуть и на памятник, и на сопутствовавшие ему исторические события в весьма новом свете, позволяющем увидеть в нем то, что было скрыто за шорами традиционного истолкования. Прочтем же "Слово", сравнив его со строением и мифологической символикой вьюнишных песен, традиционно мифологические символы которых соотносили брачный ритуал со всем космосом языческих представлений об устройстве мира, как, например, в приводимых ниже текстах:
...Под вершиной деревца
Соколы-то гнезда вьют - они яйца несут,
А они яйца несут, молодых детушек ведут!
Посередь-то деревца пчелы ярые сидят,
Пчелы ярые сидят, много меду надышат,
Ах, много меду надышат,
Про нас квасу насытят!
У комля-то деревца дубовые столы стоят,
Дубовые столы стоят - звончатые гусли лежат.
Ах, кому в гусли играть, все поигрывать?
Ай, вот играть ли не играть
Молодому с молодой.
Молодому с молодой,
Сыну Сергеюшке, сыну Николаевичу,
Еще тешить - утешать молодую свою жену...
Или же:
Как в вершине тех дерев
Соловей гнездо свивал,
В середине тех дерев
Пчелы гнезда вьют,
Во комлях тех дерев
Горностай гнездо свивал...
Как видим, оба примера (а их можно было бы привести гораздо больше!), пускай и в упрощенном виде, но довольно точно передают собой схему конструкционного строения поэмы в проекции на традиционные представления славян о мировом древе. Этот образ имел достаточно широкое распространение в славянских представлениях о мироустройстве и носил вполне определенную локализацию основных символов семейного очага на различных своих частях: соловей и соколы помещались на его вершине или рядом, пчелы яры - в середине, а в корнях, у подножия, "во комли-то деревца - кровать нова тесова". Примерно такие же символы являются излюбленными мотивами многих жанров народного искусства, донесших свои традиции вплоть до наших дней. И в художественной вышивке, и в живописи многих областей присутствуют те же дерево-цветок со сказочной птицей в ветвях или на вершине, а по сторонам этого дерева-цветка или у его основания - то всадники, то нарядный кавалер с барышней... Всадник - это тоже образ вьюнишных песен, которые "часто начинаются с описания выезда героя из дома на коне", что показательно и для "Слова о полку Игореве", непосредственное действие которого начинается в соответствии именно с этой традицией: