За землю русскую. Век XIII
Шрифт:
Гринька вскинулся, сверкнул глазами.
— Не хочу я ходить в чужой одёже! — выкрикнул он, закрыл ручонками лицо и заревел...
Александр вступился.
— Оставь его, Андрюша, — негромко сказал он брату и ласково коснулся плеча Гриньки.
Далеко опередив свиту, братья подходили к высокому белокаменному крыльцу с точёными пузатыми балясинами и грозною парою обращённых головами друг к другу каменных львов, которые, словно два стража, бдительных, но притворно дремлющих, жмурясь, пропускали меж собою каждого входящего. Они были похожи на рязанских мужиков. Гривы их не дыбились, но благонравно, слегка
Дворец был из белого тёсаного камня, с преизбыточной резьбою и прилепами, и со множеством цветных стёкол — красных, синих и жёлтых — в узких, симметрично расположенных окнах.
Пока они шли, князю Владимирскому крепко-таки досталось от брата за чрезмерное упоенье охотою.
Андрей вздумал было отшутиться.
— Да ведь, Саша, — возразил он, смеясь, — припомни деда нашего Мономаха. Не Владимир ли Всеволодич поучает: «Всё же то дал бог на угодье человеку, на снедь, на веселье»?
Невский сурово оборвал брата:
— Всякое дело мера красит! — сказал он.
На другое утро в покоях Андрея, которые, сколь ни противился тому Александр, а уступил-таки ему радушный хозяин, Невский проснулся, сильно проспав с дороги против обычного: солнце уже успело подняться над землёю в треть копья. Даже Александра Ярославича вымотал этот тысячевёрстный, сквозь болота и дебри, то лошадьми, то водою, и чрезвычайно быстро свершённый им путь: из Новгорода во Владимир на Клязьме он ехал всего двадцать дней.
Невский успел уже выкупаться в большом мраморном, вделанном в пол водоёме, который ещё дедом их, Всеволодом, был устроен тут же, рядом с великокняжеской спальней, и теперь отдыхал в глубоком кожаном кресле, облачённый в просторный цветастый халат с золотыми драконами и химерами. Невский сидел, установив ноги в шагреневых красных туфлях на подножную расшитую подушку, брошенную поверх дубового кладеного пола, и, обдумывая очередное, неотложное, занимался лёгкой отделкой ногтей с помощью ногтечистки из слоновой кости и выдёргиванием заусениц на руках своих, сильно обветренных за дорогу и пошорхлых от повода: путевых перчаток Александр не любил.
...Вошёл Андрей — светел как стёклышко. Вчерашнего в нём и следа не было. Только чрезмерно кроток был его взгляд, вскидываемый на брата.
Александр Ярославич встретил его ласково: Александру приятно было, что Андрей встал рано и, не опохмеляясь (это чувствовалось по его дыханью), тотчас поспешил к старшему. Это означало раскаянье.
— Пришёл в меру? — произнёс Александр, не то спрашивая, не то одобряя.
Андрей Ярославич смущённо усмехнулся и промолчал.
Однако, опасаясь возобновления вчерашних, не очень-то радостных ему разговоров, он поторопился завладеть разговором сам.
Беседуя, коснулись многого — и внутри страны и за рубежом. И всякий раз, в ответ на пространно и страстно излагаемые Андреем намеренья и предначертанья, сетованья и жалобы, старший, выслушав молча, внимательно, отвечал ясно и сжато.
Жаловался брату Андрей на непрерывные происки в Орде согнанного с великого княженья престарелого их дяди — Святослава [19] .
Впрочем, не только старый Святослав с сыном своим Владимиром, но и углицкий Владимир, Константинович, да и родной братец Ярославушка — так назвал его сейчас Андрей — копают под ним в Орде.
19
Князь Святослав Всеволодович (1196—1254), сын Всеволода Большое Гнездо, после смерти брата Ярослава в 1246 году по праву старшинства занял великокняжеский стол, однако вскоре был согнан с владимирского княжения князем Михаилом Хоробритом, старшим братом Александра Невского. Предположения историков о его вражде с Ярославом и его сыновьями Александром и Андреем не имеют прямого подтверждения в источниках. Единственный сын Святослава — Дмитрий, а не Владимир.
Все четверо они сидят невылазно у Сартака, в Донской его ставке. А до того у Батыя сидели. Обозы подарков поволокли...
Александр с большим вниманием слушал Андрея. Кроме происков дяди Святослава, имевшего, в силу старшинства, законные права на великокняжеский стол, потуги и замахиванья прочих родичей на брата Андрея нисколько его не волновали.
Правда, горько ему, едва приехал из Новгорода, сызнова разбираться в этой волчьей грызне братьев, дядьёв, племянников — всего этого «большого гнезда», которое оставил по себе покойный дед Всеволод [20] . Горько, но придётся! А то ведь врозь раздерут, растащат Землю!
20
Всеволод Юрьевич Большое Гнездо (1154—1212) — с 1176 года великий князь владимирский. При нём Владимиро-Суздальская Русь достигла вершины своего могущества.
Андрей, сидящий во Владимире, пока он под рукою ходит, — это ещё исправимое зло!.. Хуже будет, если Святослав Всеволодич себе ярлык на великое княженье охлопочет! Этот на всё пойдёт! Обезумел старый от обид, честолюбием разжигаем!.. Да, впрочем, и прежде умом не перегружен был!..
Так думалось Александру.
— А ты виделся с ним перед Ордою? — спросил он Андрея, откладывая в раскрытый ящичек чёрного дерева ногтечистку.
Андрей, то сидевший насупротив его в перильчатом, без спинки, кресле, то вскакивавший и начинавший стремительно расхаживать по ковру, остановился, услыша вопрос.
— А как же! — воскликнул он. — Трое суток то пировали с ним, то рядились! Охрип аж от него... Так лапа моя к бородище его и тянулась...
Александр в сердцах захлопнул крышку ларца.
— Ну-ну-ну! — оборвал он брата. — Стыжусь и слышать такое!
Андрей смутился.
— Что же он говорит? — спросил после тяжёлого вздоха Невский.
Андрей презрительно рассмеялся:
— Да то же всё долдонит, что и обычно: я-де старей всех вас в Володимирове племени — мой престол!..
— Ну а ты?
— Я... — Андрей Ярославич дёрнул плечом. — А я ему — и добром и худом. А потом не стерпел: «Ведь ты, говорю, дядя, тупой ко княженью! Как ты, говорю, дядюшка, не поймёшь того?..»
Как ни старался Ярославич-старший сдержаться, блюдя уважение к старейшине их рода, но смех всё же прорвался у него.
— А он что тебе? — снова принимая спокойно-суровый вид, спросил Александр.
— А он мне и говорит: «Вячеслав Владимирович Белгородский, тот, говорит, и потупее меня был ко княженью, а как его почтил Изяслав, дядю своего, племянник? Рядом с собою на великое княженье посадил! Так бы вот и вы меня, племяннички, почтили!.. То было бы по-божески!»