За зеркалами
Шрифт:
– Что. Ты. Себе. Позволяешь?
Срывающимся, таким непослушным голосом.
Пожал плечами, пробежавшись острым пронизывающе-тёмным взглядом по моему лицу, по шее, и я чувствую, как начинает покрывать румянец эти места.
– Вы задали вопрос. Я ответил. Ведь именно так проходит допрос? Но я вам солгал.
Дарк приблизил корпус ко мне, и я невольно сглотнула, когда он потяжелевшим взглядом посмотрел на мои губы.
– Точнее, сказал лишь часть правды. Больше всего на свете я хочу вас, – и снова молчание, заставляющее вцепиться пальцами в край столешницы, чтобы не выцарапать эти наглые чёрные глаза, – и найти суку, которая убивает детей. Позвольте
И на дне тьмы его глаз яркими всполохами взвилась вверх ненависть.
***
…Двадцать три года назад.
Они всегда боялись его глаз. Все, кроме отца. Того ублюдка, наоборот, это завораживало. Он помнил, как еще маленьким подходил к маме, протягивая ей книжку с любимыми сказками, а она отстранялась, не позволяя коснуться себя и стараясь не смотреть в его лицо. Отводила глаза, выдавливая приторную лживую улыбку, и начинала читать монотонным обречённым голосом очередную историю.
Он однажды услышал, как прислуга обсуждала поведение матери. Тогда маленький ещё был. Пробрался на кухню на четвереньках, представляя себя разведчиком, который должен стянуть пирожки из корзины, стоявшей на столе, и спрятался за дверью, когда раздался голос его няни, пухленькой Бетти.
– Я так скажу, не готова – нечего ребенка брать. Дети тебе не игрушки. Сегодня взял, завтра отдал. Дитё к ней ручки тянет, на колени просится, а она его из залы выпроваживает, говорит, чтобы из комнаты не выпускала, пока сама не ляжет в своей спальне.
– Мне вообще кажется, что боится она его. Ты глаза его не видела, можно подумать. Как ими зыркнет на меня, так я то соль просыплю, то воду пролью, то тарелку уроню. Нехороший взгляд у него. Словно и не ребенок смотрит, а взрослый…или того хуже.
Мальчик шею вытянул из-за угла шкафа и увидел, как молоденькая Хельга перекрестилась поспешно.
– Что? Да что за бред ты говоришь, дурёха? – Бетти всплеснула руками, – Ребенок, он и есть ребенок. И глаза у него нормальные. Тёмные очень. Ну подумаешь. Зато как улыбнется, так любое сердце оттает. А у этой…у неё не сердце, а кусок камня в груди, вот и не принимает мальчика.
– А ты вглядись, я тебе говорю! Не тёмные они, а тьму в себе прячут! Словно само зло на тебя уставилось и прямо в душу смотрит. А хозяйку не осуждай. Она никогда его не хотела. Хозяин сам решил, сам привел, а ей, что теперь, насильно любить его?
Мальчик тогда мало что понял из этого разговора, но запомнил каждое услышанное слово. Он вообще тот день запомнил в мельчайших подробностях. Каждую минуту каждого часа. В эту ночь он впервые плакал для своего папы.
А ещё у мальчика были воспоминания, которые приходили к нему после таких ночей. Когда клубочком сворачивался в своей кроватке и смотрел в тёмное окно. Иногда ему казалось, что кто-то там, за ним, шипит, зовёт к себе мальчика. Но этот кто-то не знает, что мальчик сейчас не то, что ходить не мог, а и дышать. Что ему не просто было больно, он весь превратился в комок пульсирующей боли. Словно кто-то вспорол тонкие голубые вены на маленьких ручках и наполнил кровь сплошной агонией.
Нет, мальчик не боялся ни шёпота за окном, ни яростно бивших по стеклу веток деревьев, которые словно звали его встать на подоконник, звали прыгнуть к ним в темноту, туда, где его ждет облегчение. А если вдруг ему и становилось страшно, то он всегда подходил к зеркалу шкафа и начинал играть. Со своим отражением. Почему-то только рядом с зеркалом и чувствовал
***
…Двадцать три года спустя
– Сукин сыыын!
Люк зло пнул ногой комод в детской, взревев от злости.
– Что ж за тварь способна на это?!
Вопрос, не требующий ответа. Особенно когда задают его рядом с телом двенадцатилетнего мальчика с перерезанной шеей и вырезанными на лице слезами.
Так странно. Вдруг поймала себя на мысли, что не ужасаюсь. Что не чувствую того панического ужаса и непонимания, которые были в самом начале расследования, когда видела истерзанных детей. Поймала себя на мысли, что привыкаю…привыкаю? Господи, я привыкаю к человеческой жестокости, только потому что какая-то тварь играется с жизнями маленьких мальчиков. Меня это злит, меня приводит это в самую настоящую ярость, вызывая ненависть к подонку, способному на подобное…но я перестала поражаться этому. Перестала ощущать чувство тошноты при виде залитых кровью трупов. Перестала затыкать нос, когда шла на место преступления. Так, будто я сама становилась такой же безразличной и жестокой, как этот ублюдок. И это пугало. Будто я могла потерять что-то важное, какую-то важную часть себя. Точнее, Живописец отбирал эту часть меня, уничтожал её вместе со своей очередной жертвой.
Обхватила себя руками, согнувшись от холода. И я на самом деле не знала, откуда он шёл – снаружи или изнутри. Всё же не сдержалась.
– Теперь мы, по крайней мере, знаем, что это не та тварь, которая у нас в камере сидит.
– Проклятье! Что?
Томпсон шагнул ко мне, переступая через лужу крови на полу.
– Какая-то дрянь режет в моём городе детей, а ты радуешься тому, что это не твой бездомный?
Поморщилась, когда он больно сжал плечи, и обхватив его запястья, стряхнула с себя мужские руки.
– Я не радуюсь. Я констатирую факт. И Дарк не мой бездомный, а подозреваемый.
И отмечаю про себя, что нет никакой радости. Зато есть облегчение. Потому что это не Натан. Потому что я не ошиблась…не ошиблась, когда в ответ на его просьбу, сказанную надтреснутым хриплым голосом, кивнула. Доверяя не себе, а ему.
«Позвольте мне помочь вам, мисс Арнольд. Просто поверьте. Вы ищите его своими методами, а я – своими. Эта мразь убивает не просто детей богатеньких родителей. Он убивает наших…тех, кому удалось вырваться из одного Ада, он отправляет их в другой. Только приёмные дети, обратите внимание. Только мальчики. Некоторые приехали издалека. Откуда он знает, что они неродные? Убийца связан с приютами, Ева. Не отпускайте меня, но позвольте мне своими способами добывать информацию.
– А что можешь сделать ты, чего не можем мы?
– Я свяжусь с детьми из приютов. Со смотрителями. Они могут многое знать и расскажут всё. Но только не вам, а мне.
– Если получат повестку…
– То будут молчать как рыбы, утверждая, что ничего не знают. Поверьте, мисс Арнольд, эти люди слишком ненавидят полицию, чтобы заговорить.
– Ты говоришь о детях, Дарк. К ним всегда можно найти подход.
– Я говорю о детях, которые потеряли абсолютно всё. Они намного циничнее вас, мисс Арнольд. Для них вы все…мы все – не более чем способ получить те или иные блага. И ради достижения своих целей они с готовностью используют любого из нас.