Забег на невидимые дистанции
Шрифт:
Нина схватила телефон, чтобы написать Отто, но он, словно почувствовав ее ментальный призыв, резко обернулся сам. Заметив Итана, он сразу же громко засмеялся, позабыв, где находится. За ним расхохоталась Нина, а потом и весь класс. Не смеялся только Итан и миссис Смитерс. Первый не понимал, в чем дело, какую шутку упустил. Вторая, потеряв внимание аудитории гарантированно до конца урока, мгновенно пришла в ярость.
– Биллингсли! – резиново взвизгнула она, вынуждая всех замолкнуть, и подошла к третьему ряду. – Поведайте нам, что такого смешного вы увидели, если решили, что можете грубо нарушать школьную дисциплину?
Нина понимала, что каждое слово этой вредной женщины с губами жабы смешит Отто еще сильнее, и сама едва сдерживалась. Она спрятала голову, уткнувшись ею в лежащий на парте рюкзак и обхватив его руками, словно подушку безопасности для особо смешных случаев. Раскрыть при необходимости, опустить лицо, ждать, – гласила инструкция.
Отто пытался извиниться, кашляя и давясь смехом. Нина этого не видела, но слышала отлично, а потому могла представить себе его лицо. Плечи ее затряслись. Наконец, она не выдержала и хрюкнула. Так бывает, когда надолго задерживаешь дыхание, чтобы подавить смех, а потом резко набираешь воздух. По классу прокатились новые вспышки смеха, совершенно неконтролируемые.
Больше никто не сдерживался, хотя багровое лицо миссис Смитерс обещало им мучительную смерть. Но заразительный смех труднее всего остановить, ведь он не имеет объективной причины, которая может иссякнуть. Такой смех черпает энергию из самого себя и затихает только с окончанием кислорода.
Однако первым подошло к концу терпение миссис Смитерс. Нину и Отто выставили из класса, пообещав (скорее даже пригрозив!), что на ее уроках эти двое никогда не будут сидеть вместе. Смитерс вела, между тем, скучнейшие дисциплины: английский язык и литературу, а еще факультатив по развитию речи. Сидеть на них врозь было трагедией, но все еще оставался «5О2» и надежда, что телефоны у них не отнимут. Но все это ждало еще далеко, аж после выходных, а значит, сейчас не могло тревожить всерьез тех, кто живет сегодняшним днем.
Спешно покинув класс (ученики с их уходом полностью успокоились), Нина и Отто остановились в коридоре и поняли, что им резко перестало быть смешно. Хотя еще минуту назад они задыхались от смеха. Тут ими овладела какая-то странная меланхолия, но ни в коем случае не грусть и не чувство вины. Их выгоняли не в первый раз, именно вдвоем, всегда в неразрывной связке, к неудовольствию Ханны.
Они даже не стали обсуждать внезапную печаль, опустившуюся на плечи, словно прохладная шаль. Достаточно того, что она взаимна, а это и по глазам читалось. До конца урока оставалось порядка десяти минут, поэтому Нина и Отто отправились досиживать это время на входе в школу. Им показалось, что так будет честно – дождаться своих, а потом идти на все четыре стороны.
Это был последний урок последнего дня первой учебной недели после летних каникул. Они перешли в седьмой класс.
Без опаски испачкать одежду (такие страхи были просто глупыми при их увлечениях), приятели расположились прямо на нагретых бетонных ступеньках, вытянув ноги вперед. Шершавый материал как будто еще хранил тепло уходящего лета. Нину осенило:
– А если бы эти ступеньки были металлическими или стеклянными, или покрыты плиткой, нам было бы прохладно на них сидеть.
– Новый физик что-то такое рассказывал, – с готовностью щелкнул пальцами Отто, но тут же сник, – только я не помню.
Он единственный любил, когда его подруга умничала.
– Бетон пористый. Из-за скопления ячеек воздуха ему проще сохранить температуру. Металл, стекло или керамика слишком плотные и гладкие, чтобы удерживать тепло.
– И слишком скользкие. Зимой по этой лестнице было бы невозможно спускаться.
– Даже если засыпать песком, никакого сцепления.
Они помолчали.
– Ты подумала о том же, о чем и я?
Нина несколько секунд смотрела ему в глаза, потом ее озарило еще раз. Она погладила стертую и закругленную тысячами ног плоскую ступеньку, одну из пятнадцати. На ладони осталась пыль, но это ее не волновало.
– Так вот, как нам избежать нагревания.
Она имела в виду своеобразный и почти бессмысленный механизм, который они с Отто собирали в гараже ее отца из всего, что под руку попадется. В поисках новых деталей они посещали самые разные места, запрещенные, вообще-то, к посещениям, особенно детьми. Так они убивали время, воображая себя инженерами.
– Ну и кретины мы с тобой. Физику надо учить сначала.
– Но где мы найдем металлические шарики?
– Или стеклянные.
– Главное не пластиковые.
Они улыбнулись друг другу, потому что знали ответ. Выходные обещали быть авантюрными. Однако обсуждение зарождающегося плана оставили на потом: на территории школы небезопасно говорить о вещах, с которыми они привыкли иметь дело.
За несколько секунд до официального звонка с урока мимо них вихрем пронесся Алан Кейн – глаза, уши и прочие органы чувств класса, если не всей школы. Этот пятнистый мальчик всегда все знал, даже то, чего знать никак не мог. Не успели они задаться вопросом, неужели Смитерс отпустила их пораньше (какое великодушие), Алан был уже слишком далеко, чтобы спрашивать. Топал в своих коротких зеленых шортах, деловито придерживая лямки рюкзачка на худых плечиках, и вертел головой из стороны в сторону.
Он всегда появлялся и исчезал с нечеловеческой быстротой. Особенно появлялся – везде, где его присутствие было нежелательным. Кейна не раз уже зазывали в школьную газету, но он отказывался, сохраняя независимость, и отшучивался, что представляет средство массовой информации в одном лице, и никогда не будет иначе.
Потихоньку стали спускаться и остальные, в том числе ребята из параллели. Кто-то хлопал Нину или Отто по спине, сочувственно улыбаясь, а кто-то называл придурками, и то и другое было обычном делом. Учащиеся спешили разойтись по домам, чтобы насладиться вечером пятницы.
Нина собиралась подняться на ноги, чтобы кое-кому отвесить пинка по старой традиции, как вдруг ее рюкзак издал хлопок и отлетел на пару ярдов. Она не успела понять, что произошло, но шестым чувством ощутила угрозу. За мгновение, пока она поднимала голову, отползая вбок по ступенькам, словно краб (вдруг собирались ударить еще раз?), в уме пронеслись приемы самообороны, которым ее успел обучить тренер, в том числе из положения сидя.
Сердце замолотило, разгоняя адреналин. Вхолостую. Это была всего лишь Ханна. Белокурый ангел с перекошенным от презрения личиком остановился на расстоянии вытянутой руки, а лучше сказать – ноги. Она даже не пыталась изобразить сожаление. Только смотрела сверху вниз, вкушая кратковременный эффект своей пакости. У Нины заболела переносица.