Заберу тебя, девочка
Шрифт:
— Я сказала, уходи, — злюсь на его непробивную настойчивость.
— Ты не в себе. После болезни. Сил нет у тебя, не вредничай. Я тебе помогу, — продолжает он и я взрываюсь.
— Поможешь? Серьезно? — оборачиваясь к нему и мне абсолютно все равно сейчас, что я стою перед ним голая. Я помню, что было до того, как я провалилась под лед. — Ты уже помог, что я здесь и не понимаю ничего! — всхлипываю, не выдерживаю его темный взгляд. Разворачиваюсь совершенно неуклюже и поскальзываюсь.
Взвизгиваю.
—
— Ну вот, а говоришь, все забыла, — усмехается и, подхватив меня на руки, выносит из ванной.
Меня заботливо укладывают на свежезастеленную постель. Всовывают в руки пижаму и накрывают одеялом.
— Оденься, — звучит приказ.
И я не смею сопротивляться. Оделась. Быстро, насколько это возможно в моем состоянии.
Пока я пыталась справиться с пижамой, то и дело запутываясь в ней, Макар прохаживался по комнате, загребая пятерней свои волосы, взлохмачивая их.
— Готова? — останавливается и смотрит на меня.
— Угу, — киваю. И не спускаю с него своих глаз. Потому что я вижу, что с ним что-то происходит.
— Пойдем на кухню. Тебе нужно поесть. Там бульон мясной и сухари.
И тут же мой желудок отозвался. Только сейчас понимаю, насколько я голодна.
Вскакиваю на ноги.
— Стой, — тормозит меня и откуда-то в его руках появляются шерстяные носки. — Надень. Нечего босиком шлындать, — и кидает мне.
Я послушно снова выполняю команду или приказ. Называйте это как хотите. Я сейчас настолько голодна, что готова даже загавкать по команде.
И за ним в кухню. Сажусь на стул. Передо мной появляется глубокая супница с мутным бульоном. В нем плавает мясо. А аромат, хочу сказать, о-о-очень вкусный. Во рту тут же собирается слюна.
— Сухари, — говорит и ставит рядом корзинку с ржаными сухарями.
И я, не дожидаясь разрешения, беру в руки сухарь и опускаю его в бульон. Чуть подождав, беру в рот и закатываю глаза от наслаждения. Посасываю впитавшийся бульон и откусываю размягчившийся хлеб. Это очень вкусно. Кажется, не нужны никакие мишленовские звезды ресторану, чтобы претендовать на звание лучшего… все равно блюда в нем не будут вкуснее этого. Вот что самое лучшее. Сейчас. Для меня.
— Кхм, — откашливается Мак и с такой же тарелкой бульона садится рядом.
— Очень вкусно, — с полным ртом улыбаюсь. — Но почему так мало? У тебя, вон, гораздо больше, — показываю пальцем на его тарелку.
— Тебе больше и нельзя. Постепенно.
Усмехается. Он правда может улыбаться. И это очень странно. Я даже задумываюсь на секунды. Что произошло за эти несколько дней, что он так изменился? Нет, не так. А ТАК!
— Что? — замечает мой взгляд на себе.
Качаю головой и продолжаю хлебать бульон.
Вскоре наши тарелки опустели, а сухарей в корзинке
— Спасибо, — благодарю.
— А ты все же, оказывается, умеешь говорить это слово, — говорит серьезно. — Ложись, отдыхай, — отдает команду и выходит из кухни.
Я слышу, как он поднимается на второй этаж. Закрывается дверь. Я будто одна остаюсь. Но послушно иду в комнату, забираюсь на постель, укрываюсь одеялом. Даже умудряюсь заснуть, потому что наевшись накатил сон.
А когда открываю глаза, за окном уже темно. В доме тишина. Лишь в камине потрескивает огонь. Я уже привыкла к тому, что нахожусь не дома. Не пугает обстановка. А из-за того, что Макара нет рядом, становится не по себе.
Сползаю с дивана и медленно крадусь из комнаты. Тишина. Лишь послышался шорох сверху. Поднимаюсь по лестнице и подхожу к приоткрытой двери. Заглядываю.
Удар-удар… огромную грушу болтает на цепочке. Мужчина в шортах, с перчатками на руках. Капли пота на спине поблескивают.
Пф-пф… еще два удара.
Прячусь. Наблюдать за его тренировкой выше моих сил. Немного постояв, послушав, как он наносит удары бедной груше, спустилась вниз. Вошла в кухню. Подогрела чайник. Плеснула в кружку. Заглянула в кастрюлю с бульоном. Облизнулась. Но раз много нельзя, значит, нельзя. Хотя я не против еще поесть. Опускаю крышку на место и возвращаюсь в комнату. Расстилаю огромное пуховое одеяло, на котором спит Макар, у камина и укладываюсь, довольная подставляя лицо к теплу.
— Тише-тише, — слышится рядом. — Я перенесу тебя на диван, — чувствую, как мое тело обвивают руки.
— Не хочу, — шепчу и руки замирают.
— Что прикажешь делать? — спрашивает меня. — Оставить тебя здесь, а самому на диван перебраться? — его голос хрипнет, что заставляет меня взволнованно выдохнуть. Сердце за ребрами затрепыхалось, а непонятное чувство спустилось в низ живота.
— Останься со мной? — неуверенно предлагаю, понимая, что он не согласится.
Именно в этот момент я вспомнила, как его руки меня оберегали от кошмарных снов.
Он застывает. Я чувствую, как он думает. Готова уже признаться самой себе, что он никогда в жизни на это не согласится. Я поправилась и его забота закончилась на этом. Но…
— Ну смотри, — усмехается.
Но не ложится рядом. Я слышу, как что-то шелестит за спиной. А потом мне под голову подсовывает подушку и накрывает одеялом. Ложится рядом.
Сама себе улыбаюсь. Маленькая победа.
Меня притягивают к крепкому мужскому телу, пахнущему гелем для душа. А рука обвивает меня за талию. Мерное дыхание у самого уха разгоняет стадо мурашек.
— Я редко болею, — заговариваю, потому что под стук его сердца начинаю засыпать.
— Но метко, да? — раздается смешок.