Забирая ее
Шрифт:
— Что ты натворила, Сами… что натворила-а-а-а, — не говорит, взвывает.
Такой уязвленный. Сильный и слабый одновременно. Я так хочу, чтобы было по другому! Видит Бог, как сильно я этого желаю!
Тянусь дрожащими руками к его, отрываю его кисть от своего лица, и живот свой накрываю.
Он понимает все. В его глазах вспыхивает неверие. Зу скользит вниз взглядом. Буквально миллиметр за миллиметром осматривая мое тело. Замирает на своей ладони на моем животе. А мне от его касания так хорошо становится, так правильно. Горячая, сильная рука. Та, что в силах сделать меня счастливой, но выбравшая иной путь. Когда он возвращает глаза к моим, в них больше нет гнева. Он уходит, будто вода у реки в отлив, открывая следующий за собой слой… боль.
Ее так много, и я увядаю в ней. Иду босыми ногами, желая добраться до спасительной лодки, что осталась там, посередине. Но с каждым шагом мои ноги путаются в иле все больше. И с каждым шагом мне все сложней.
— Я беременна от тебя, Заур, — произношу это и голос свой не узнаю. Долгожданные слова! Не думала, что скажу их именно так. Когда мы будем сидеть на руинах, на выжженном поле друг друга. Он расплывается передо мной, но я говорю без остановки. Боясь, что если замолчу — потеряю момент и все, что хотела сказать, останется со мной.
— Я хотела оградить ребенка от тебя, и от твоего грязного мира. Я хотела больше не плакать и не переживать. Хотя бы пока нужна ему, — опускаю глаза на живот. Я знаю, ему больно это слышать. И больно от моего предательства. Но какой бы болючей не была правда, он имеет право ее знать.
— Я нужна ему здоровая, пока он такой беззащитный. Он должен родиться здоровым, Зу, слышишь?! Пережить то, что я пережила, лишившись первенца — я просто с катушек слечу…
Он кривится. Будто я не слова, а нож ему в сердце вонзила. Глаза красные, воспаленные. Он вдруг отпускает меня. Отдергивает руку от живота, словно ошпаренный. Будто не хочет больше ни знать, ни чувствовать. А потом поднимается на ноги, и делает знак своим бойцам покинуть зал.
Я не смотрю на него. Сижу на полу, обхватив руками колени. Вижу только его мелькающую фигуру, он спиной ко мне. Стискивает кулаки. Немного ссутулившись, разминает шею.
— Алан, — бросает, не глядя на него.
— Отвези Самиру в Сочи. Позвони и попроси подготовить дом. Оставь с ней кого-то из персонала. И реши вопрос с больницей.
Алан хмурится. Ему не нравится решение Заура, но он молчит. А я пока совсем не понимаю, что он собирается сделать.
— За ребенком нужен полный медицинский контроль. С сегодняшнего дня и до самых родов. Ты понял?
Алан кивает. Я слышу как хлопает дверь — Заур покидает бар. А я вслед ему смотрю, и слезы душат. Неужели так и уйдет? Это все? Что будет дальше?
— Давай, поднимайся, — Алан хватает меня под локоть. Он помогает мне выйти из бара и усаживает на переднее сидение кроссовера.
У меня столько вопросов. Что с Димой? Что с людьми Заура? Что вообще там произошло?! Я вижу, как Зу садится в припаркованный чуть дальше автомобиль. Открываю свою дверцу, пока Алан устраивается на водительском, и срываюсь к нему.
— Заур!
Он замирает у открытой двери авто. Оборачивается, и теперь в его взгляде нет никаких эмоций. Холод. Такой, что пробирает до самой души.
— Я хочу, чтобы ты знал… Тот следователь… я рассказала ему все. Я просто хотела спасти малыша, понимаешь? — я снова плачу. Но сейчас не время! Смахиваю слезы, упрямо смотря в его равнодушные глаза.
— Я предала тебя, и нет ни единого дня, чтобы я не думала об этом! Чтобы не корила себя, и не ненавидела… Я держусь только из-за него и ради него, Заур…
Он кивает. Садится в машину и закрывает дверь. А я стою и смотрю на него через открытое окно. И мне вдруг так холодно и зябко. И его равнодушие — как удар под дых. Все что угодно, но этого я не ожидала… И это так больно, что не вздохнуть…
— Зу…Скажи, — хватаюсь ладонью за дверцу, когда он заводит мотор. Боюсь, что умчиться и исчезнет навсегда. Как будто моя рука способна его остановить…
— Скажи, кто-то пострадал из-за меня?
Говорю это и замираю в ужасе. И только сейчас он поднимает на меня глаза. И в них тот же лед.
— Нет, Самира. Никто не пострадал. Я узнал об облаве раньше, мы успели уйти.
Я киваю. И мне становится легче. Вдыхаю воздух полной грудью… наконец-то… И не думала, но все эти дни, убивая себя мыслями, я даже дышать не могла нормально. А сейчас… словно плита, которая давила, исчезла. И я чувствую себя живой.
— Я знаю, ты никогда не простишь…
— Самира, — перебивает меня. Голос такой, будто с незнакомкой говорит.
— У тебя теперь свой дом. С деньгами проблем не будет. Живи в свое удовольствие, вынашивай ребенка и не о чем не думай. Твоя жизнь больше не омрачиться ничем, я даю тебе слово. Алан отведет тебя к лучшим врачам, и они сделают все, чтобы с тобой и с малышом было все хорошо. Больше тебе не о чем думать. И не о чем переживать.
Я киваю. В горле вдруг пересыхает. Он опускает глаза на мою ладонь, все еще лежащую на стекле. Словно просит убрать ее. А я не убираю. Я не готова еще проститься с ним. Я ведь все понимаю — он больше не появится в моей жизни. Он оставляет меня. Этот разговор — последний.
— Ты ведь хотел убить меня, — это единственное непонятое мной. И я хочу знать правду. Я должна.
— Не убил из-за ребенка? Правда?
Отворачивается. Проходит несколько долгих секунд. А потом он возвращает ко мне взгляд. В его воспаленных глазах что-то мелькает. Но это что-то Заур быстро прячет за маской усталости.
С его губ слетает смешок.
— Я не смог бы тебя убить, Самира, — произносит с улыбкой. И поднимает на меня безразличный взгляд. Вот только его слова имеют совсем другой вкус.
— Если бы мог, сделал бы это еще тогда, когда убил твоего отца.
Глава 28
Девочки с группы постепенно выходили из зала. Занятие закончилось, и мне тоже нужно было идти. А все сидела на стуле, смотря в открытое окно.
Лето в самом разгаре. Море туристов, бесконечный гомон отдыхающих и детей. Оксана Валерьевна — улыбчивая сорокалетняя женщина, наш преподаватель. И сейчас она не сводила с меня глаз, и от этого было не по себе.