Забрать любовь
Шрифт:
По дороге к доктору Тэйер Макс заснул, и я затаила дыхание, расстегивая пояс безопасности и выбираясь из машины. «Хоть бы он не проснулся!» — молилась я. Я даже оставила дверцу приоткрытой, опасаясь, что, хлопнув ею, спровоцирую взрыв его возмущения. Но, похоже, Макс уснул крепко и надолго. Я повесила автолюльку на руку, как это делают с корзинами сборщики винограда, и начала взбираться по знакомой каменной лестнице, ведущей в офис акушера-гинеколога.
Стоило мне появиться в приемной, как Мэри, сменившая меня на посту администратора, вскочила из-за черного полированного стола.
— Пейдж!
Она подбежала ко мне и забрала у меня люльку с Максом, одновременно потрогав кончиком пальца его пухлую розовую щечку.
— Он просто прелесть! — воскликнула она, а я улыбнулась в ответ.
Услышав мое имя, в приемную сбежались медсестры. Они бросились меня обнимать, окутав ароматом своих духов и ослепив белоснежными халатиками.
— Ты выглядишь просто замечательно! — воскликнула одна из них, а я удивилась: неужели она не замечает моих спутанных волос, разных носков и бледной, тусклой кожи?
Мэри вступилась за меня, отогнав всю троицу за вращающиеся деревянные двери.
— Дамы! Дамы! — воскликнула она. — Не забывайте, у нас тут все-таки офис.
Она поставила люльку с Максом на единственный свободный стул. Все остальные были заняты женщинами на последних месяцах беременности.
— У доктора Тэйер сегодня очень много народу, — пояснила она. — А что у тебя новенького?
Тут зазвонил телефон, и Мэри пришлось оставить меня, чтобы ответить на звонок. Я проводила ее взглядом. Мне хотелось оттолкнуть ее в сторону, выдвинуть верхний ящик стола, пошарить среди скрепок и корешков квитанций об оплате, а затем снять трубку телефона и уверенным голосом произнести: «Кембридж. Акушер-гинеколог». Еще до рождения Макса мы с Николасом решили, что я брошу работу и посвящу себя ребенку. О художественной школе не могло быть и речи. Мы не потянули бы оплату моей учебы и услуг няни. Что касается моей работы… Услуги квалифицированной няни почти равнялись сумме моих обеих зарплат, так что в моей работе не было никакого смысла. «Ты же не захочешь доверить сына совершенно незнакомой женщине! — восклицал Николас. Мне не оставалось ничего другого, кроме как согласиться с ним. — Один год, — улыбаясь, утешал меня Николас. — Всего один год, а там видно будет». И я улыбалась в ответ, проводя руками по своему все еще раздутому животу. Один год. Подумаешь, один-единственный год.
Я наклонилась к люльке и расстегнула молнию на кофточке Макса и первые несколько пуговиц на рубашечке под ней. Макс вспотел. Я бы сняла и кофточку, и рубашечку, но тогда он наверняка проснулся бы, к чему я была абсолютно не готова. Одна из беременных женщин встретилась со мной взглядом и улыбнулась. У нее были блестящие и густые каштановые волосы, красивыми волнами ниспадающие на плечи. Она была одета в свободное льняное платье без рукавов и сандалии на веревочной подошве. Глядя на Макса, она бессознательно водила руками по своему животу.
Я огляделась. Все беременные любовались моим спящим ребенком. На всех лицах застыло одно и то же растроганно-мечтательное выражение, которого я никогда не наблюдала на своей собственной физиономии.
— Сколько ему? — спросила первая женщина.
— Полтора месяца, — ответила я, проглотив комок в горле.
Все остальные при звуке моего голоса тут же перевели
— Вы ошибаетесь, — тихо и медленно произнесла я и не узнала собственный голос. — Я не спала с момента его рождения. Я никогда не отдыхаю. Я не знаю, что мне с ним делать.
— Но он такой милый, — вмешалась другая женщина.
Я посмотрела на ее живот и пожала плечами.
— Ваш ребенок еще внутри, — ответила я, — и я вам завидую.
Несколько минут спустя Мэри позвала меня в кабинет. На стене маленькой белой комнатки висел плакат с изображением матки. Я разделась, накинула на себя халат и выдвинула ящик маленького дубового столика. Внутри лежала измерительная лента и стетоскоп Допплера. Я потрогала их и покосилась на продолжающего мирно посапывать Макса. Я вспомнила, как лежала на смотровом столе, слушая усиленное динамиками биение сердца моего малыша и пытаясь представить себе его личико.
Шурша бумагами, в комнату ворвалась доктор Тэйер.
— Пейдж! — воскликнула она, как будто не ожидала меня там увидеть. — Как ты себя чувствуешь?
Она пригласила меня присесть, чтобы подробно расспросить и лишь после этого предложить забраться на стол и занять унизительную позу внутреннего осмотра.
— Хорошо, — ответила я.
Доктор Тэйер открыла папку с моим именем на обложке и что-то нацарапала внутри.
— Ничего не болит? Нет проблем с грудным вскармливанием? — продолжала она расспросы.
— Нет, — покачала я головой. — Никаких проблем.
Она обернулась к Максу, который спал в корзинке на полу с таким видом, как будто всегда был таким ангелом, как сейчас.
— Он прелесть! — с улыбкой произнесла она.
Я уставилась на сына.
— Да, — согласилась я и почувствовала, что к горлу опять подступает предательский ком, — прелесть.
А потом я уронила голову на руки и начала плакать.
Я рыдала, пока не начала задыхаться. Я была уверена, что разбудила Макса. Но когда подняла голову, то увидела, что он по-прежнему крепко спит.
— Вы, наверное, считаете меня чокнутой, — прошептала я.
Доктор Тэйер положила ладонь мне на плечо.
— Ты такая же, как и все остальные молодые мамочки, — успокоила она меня. — То, что ты чувствуешь, совершенно естественно. Твое тело прошло через очень серьезные испытания, и, чтобы восстановиться, ему необходимо время. А пока что твой мозг тоже привыкает к мысли, что в твоей жизни произошли необратимые изменения.
Я потянулась к коробке с салфетками.
— Я ужасная мать. Я совершенно не умею обращаться со своим сыном.
Доктор Тэйер снова перевела взгляд на Макса.
— А мне кажется, ты неплохо справляешься, — ответила она, — хотя одного свитерка ему вполне хватило бы. Кофточка — это уже лишнее.
Я поморщилась, понимая, что опять сплоховала. Как же я себя за это ненавидела!
— Когда я стану все делать правильно? — начала я бомбардировать ее вопросами. — Когда я стану прежней? Когда я начну любить его, а не бояться?
Доктор Тэйер подвела меня к смотровому столу.
— У тебя для этого есть вся жизнь, — ответила она.