Забрать любовь
Шрифт:
Бросившись к телефону, я начала поспешно набирать номер педиатра, который знала наизусть.
— Здравствуйте, — задыхаясь, произнесла я. — Нет, я не могу ждать…
Но мой звонок уже перевели в режим ожидания.
Я притащила телефон в кухню и, открыв книгу доктора Спока, начала искать в алфавитном указателе словосочетание «носовое кровотечение». «Снимайте же трубку! — молила про себя я. — Скорее! Я покалечила собственного ребенка!» Вот оно… Я пробежала глазами параграф. В самом конце давался совет наклонить ребенка вперед, чтобы он не захлебнулся кровью. Я так и сделала.
— Алло? — прозвучало в трубке.
Это отозвался кабинет педиатра.
— О господи! Помогите! Мой ребенок только что упал с дивана. У него из носа идет кровь, и мне не удается ее остановить…
— Одну минуту. Я соединю вас с медсестрой, — перебил меня голос в трубке.
— Скорее!— завопила я в трубку и в ухо Максу.
Медсестра велела мне наклонить Макса вперед, повторив совет доктора Спока, а также прижать к его носу салфетку.
— Прошу вас, не вешайте трубку, — пролепетала я и начала применять ее рекомендации на практике. На этот раз у меня, кажется, что-то получилось. — Помогло! — закричала я, наклонившись к лежащей на столе трубке. Схватив трубку, я повторила: — Помогло!
— Вот и хорошо, — похоже, обрадовалась медсестра. — А теперь просто понаблюдайте за ним. Если он будет хорошо кушать и не станет капризничать, значит, все в порядке и вам незачем везти его к нам.
Меня охватило облегчение. Я ни за что не смогла бы самостоятельно привезти его к врачу. Пока я осмеливалась только на самые короткие вылазки.
— Обратите внимание на его зрачки, — продолжала медсестра. — Расширенные или скошенные зрачки указывают на сотрясение мозга.
— Сотрясение мозга, — прошептала я. — Я не понимаю, как это получилось, — сообщила я медсестре.
— Ну конечно, — успокоила она меня.
Я положила трубку. Макс уже задыхался от рыданий. Дрожа всем телом, я начала гладить его спинку. Затем я схватила губку и попыталась оттереть запекшуюся кровь с его носика и губ, чтобы облегчить ему дыхание. Даже после того, как я его умыла, на его личике остались следы крови.
— Прости, Макс, — шептала я. — Я ведь только на секунду отвернулась. Я не знала, что ты такой быстрый. — Макс на мгновение притих, но тут же снова расплакался. — Прости, мой хороший, — повторяла я, как будто напевая колыбельную. — Прости, пожалуйста.
Я отнесла его в ванную, открыла кран, поднесла Макса к зеркалу… Обычно все это его успокаивало. Сегодня он не обратил на это ни малейшего внимания. Я села на крышку унитаза и снова прижала малыша к себе. Все это время я продолжала плакать. Рыдания рвались у меня из груди, сотрясая и мое тело, и тельце Макса. Я не сразу осознала, что он затих и неподвижно лежит у меня на плече.
Замирая от страха, я подошла к зеркалу. Его глаза были закрыты, а волосы слиплись от пота. Его носик был забит запекшейся кровью, под глазами чернели кровоподтеки. Я содрогнулась от страшной мысли: я ничем не лучше тех женщин, я убила своего ребенка!
Продолжая судорожно всхлипывать, я отнесла
Я закрыла лицо руками. Я всегда знала, что буду плохой матерью, но считала, что главными моими грехами станут забывчивость и некомпетентность. Я не знала, что смогу причинить увечье собственному ребенку. Любая другая мать на моем месте взяла бы ребенка на руки и лишь потом наклонилась бы за слюнявчиком. Но такой дуре, как я, это и в голову не пришло. А то, что случилось однажды, может повториться.
Внезапно передо мной возник образ мамы. Я увидела ее такой, какой она была в вечер накануне своего исчезновения. На ней был махровый халат бледно-персикового цвета и пушистые шлепанцы.
— Ты же знаешь, малышка, что я тебя люблю, — прошептала она, присаживаясь на край моей кровати и думая, что я сплю. — Не верь никому, кто скажет тебе, что это не так.
Я положила руку на спинку сына, успокаивая его неровное дыхание.
— Я люблю тебя, — прошептала я, кончиком пальца вычерчивая буквы его имени на хлопчатобумажном костюмчике. — Не верь никому, кто скажет тебе, что это не так.
Макс проснулся в хорошем настроении, улыбаясь и агукая. Он проспал целый час, и весь этот час я простояла над его колыбелью. Впервые с момента его рождения я молилась о том, чтобы он поскорее проснулся.
— Хороший мой! — воскликнула я, потянувшись к его пухлым пальчикам.
Я сменила ему подгузник и вытащила из шкафа ванночку. Я усадила его в нее полностью одетым и только потом наполнила ванночку теплой водой с детским шампунем. Я отмыла от остатков засохшей крови его личико и ручки, а потом переодела своего малыша. Грязный костюмчик я как могла отстирала и повесила сушиться на душ.
Решив, что обязана его побаловать, я дала ему грудь, вылив смесь, которую он так и не выпил. Я нежно прижимала его к себе, а он улыбался и терся щекой о мою кожу.
— Ты ничего не помнишь, малыш? — шепотом спросила я у него и с облегчением откинула голову на спинку дивана. — Слава богу!
Остаток дня Макс вел себя просто идеально, и я поняла, что Бог решил меня наказать. Упиваясь чувством вины, я щекотала Максу животик и целовала его пухлые ножки. Когда Николас вернулся домой, я внутренне подобралась, но осталась сидеть на полу, играя с малышом.
— Пейдж! Пейдж! Пейдж! — входя в прихожую, пропел Николас.
С полуприкрытыми глазами он продефилировал в гостиную. Он провел в больнице тридцать шесть часов подряд.
— Не вздумай произнести в моем присутствии слова «Масс-Дженерал». Я также не желаю слышать слово «сердце». Следующие двадцать четыре часа я проведу здесь, в своем собственном доме. Я буду спать, есть вредную еду и предаваться праздности. — Он направился в спальню. — Ты ездила в прачечную? — донесся с лестницы его голос.