Шрифт:
Забудь про меня
Рассказ
Ведерников С. И.
Тяжёлый грузовик с крытым кузовом, предназначенным для перевозки людей, свернул с широкой отсыпанной гравием дороги, обихоженной и, только что, не асфальтированной, на лесную грунтовую, узкую и сумрачную, затемнённую густым лесом с влажной почвой, кое-где на которой виднелись ещё кучи нерастаявшего снега. Скорость пришлось снизить. Пожилой водитель уже вопросительно поглядывал на пассажира, находившегося рядом с ним, тот же открыл дверь кабины и поглядел под колёса машины: они оставляли после себя приличную колею. Примерно через
– Всё! Хватит, Семёнович. Тут недалеко, пойдём пешком.
– И то ладно, - согласился водитель. – Не хватало бы здесь застрять.
– Слушай, а как ты пойдёшь-то, в ботинках? Нет уж, оставайся здесь.
– Зря ты, Владимир Николаевич, я же знал, куда ехал.
Он достал из-под сидения резиновые сапоги, переобулся. Владимир Николаевич, между тем, открыл дверь кузова и, вынув из будки вещмешок с продуктами, опустил на землю.
– Годится!
– довольно притопнув на площадке, Семёнович спустился на землю.
Почва на дороге была влажной, редко, местами, сухой, а иногда хлюпала под ногами болотной жижей.
– Нет, рано ещё начинать здесь работу, - говорил Семёнович.
– Придётся подождать недельки две, - согласился попутчик, прораб и руководитель изоляцией строящегося газопровода, работы по которой пришлось остановить из-за весенней распутицы.
Вскоре они вышли на просеку, где проходила трасса газопровода, и с этого места метрах в стах располагались выстроившиеся в ряд трактора-трубоукладчики заодно с другим изоляционным оборудованием, в месте разрыва трубопровода, на взгорке, за оставшейся позади небольшой речкой.
– А где вагончик-то?! – охнул Семёнович, повторив мелькнувшую мысль прораба, промолчавшего в тревоге и ускорившего шаг.
Чем ближе он подходил к месту стоянки изоляционной колонны, тем сильнее росло его беспокойство, отчасти, по той причине, что тех двух человек, назначенных им охранять технику, нигде не было видно. Кроме того, один из трубоукладчиков стоял не так, как ранее, в ряду с остальными, а перед тем местом, где должен был находиться вагончик,
оставленный позади техники. Вагончик этот предназначался для хранения и обогрева в холодное время плёнки, которой обматывали трубопровод, для чего там постоянно топилась печка «буржуйка». Кроме того, в обеденный, либо в вынужденный перерыв в нём собиралась вся бригада с тем, чтобы пообедать или просто обогреться. Большая, тяжёлая импортная машина хотя и должна была заслонять вагончик, стоящий вдоль трассы, но только частично, и было необъяснимо, что его не было видно. Прораб поспешил к месту, где он должен был стоять, а обойдя трубоукладчик, остановился, ошарашенный: на его месте находилась лишь груда искорёженных листов жести обшивки стен, крыши да обломков брусьев каркаса, прикрывающие металлические сани, на которых он когда-то стоял. Метрах в пяти за этими развалинами горел костёр, почти бездымный, а рядом с торчащими из-под жести санями на обломках листов фанеры от стен, на рулонах плёнки, поставленных на «торец» в несколько рядов, расположились двое из бригады, оставленные охранять технику; они спали.
– Оп–па на! – выдохнул подошедший Семёнович. – Что тут произошло?!
Бульдозерист высокий, худощавый Чесноков повернулся на другой бок, приподнялся и сел, зевая. Второй, Хасанов Федя, татарин с широкой черной бородой, машинист трубоукладчика, тоже сел, опустив босые ноги на фанеру, затем опёрся локтями на колени и обхватил голову ладонями. Он дрожал крупной дрожью. Заметив это, Владимир Николаевич превозмог раздражение, уже переходившее в ярость, спросил спокойно:
– Что случилось?
Чесноков молча кивнул на Федю.
– В чём дело, Федя?
– Расскажи! – с трудом глянул тот на Владислава.
– Ладно… В общем, на охоту я ушёл. Вчера. Часа три меня не было. Возвратился, вижу, Федя завёл трубоукладчик и его стрелой с размаху долбит вагончик. Я понял, что тут дело неладно, струхнул малость, подождал, пока он успокоится. Трубоукладчик он всё-таки заглушил, вот тогда я и подошёл сюда. А он и говорит, что, де, там, в вагончике, какие-то люди сидят и песни поют. Я только тогда понял, что у него горячка, сказал ему, чтоб поспал, но он не успокаивался, говорил, что они всё ещё там. Я кое-как разыскал под обломками транзистор, он был включен и свалился под стеллаж с плёнкой. Вот ему и причудилось...
– Допились, мать вашу! Где водку-то взяли?
– Ты, Николаевич, давай не обобщай, со мной ведь всё в порядке, - возразил Чесноков.
– Что молчишь, Федя?
– Извини, Николаевич, подвёл тебя. Сам не заметил, как всё произошло.
– Ведь это не один день надо было пить. Как же так?
– Это ещё на базе началось, ты просто не в курсе.
Прораб и сам знал, что по виду Хасанова трудно было определить, если он действительно выпил.
– Ты, хоть, спал? Тебе же спать надо.
– Поспал немного, но плохо мне. Похмелиться у тебя нет? Трясёт меня.
Владимир взглянул на Семёновича, тот развязал рюкзак, поставив его на рулоны плёнки. Подошёл Владимир.
– Вижу, плёнку тоже помяли.
– Мятых мало, да и то не очень сильно мятые, - отвечал Владислав.
– Хорошо ещё, что мало её оставалось.
Он достал бутылку водки, налил в стакан, но потянувшемуся к нему дрожащей рукой Феде сказал:
– Ты ел что-нибудь?
– Ничего он не ел, вот бульону только глухариного похлебал немного, - отвечал Чесноков, ставя большое ведро с мясом глухаря на кусок фанеры.
– Так ты всё-таки с добычей?! – обрадовался Семёнович. – Вот хорошо! Попробуем глухарятинки, - он приблизился к ведру.
Владимир взглянул на охотника:
– Ты не особо-то браконьерь тут!
– Что я – живодёр какой?! Ток у глухарей в разгаре, охота тоже, самок-копылух я не стреляю, да и подстрелил-то всего одного петуха.
– Семёнович, где яйца?
– Да там же, в контейнере.
Владимир достал контейнер с яйцами, отставив стакан в сторону. Пока он открывал контейнер, Федя потянулся к стакану.
– Не тронь! – строго остановил его прораб.
Открытый контейнер он поставил перед Хасановым.
– Пей! – приказал.
– Что – пей? – не понял тот.
– Яйца пей.
– Ты что?! Озверел?!
– Пока не выпьешь десяток, не получишь водку.
Нехотя распечатав яйцо, Федя с трудом проглотил содержимое, его чуть не вырвало.
– Продолжай!
Осилив пять яиц, тот взмолился:
– Всё! Больше не могу.
Выпив водку, он передохнул минуту потом встал и медленно побрёл вдоль траншеи, Владимир же не стал его останавливать, понимая, что ему надо оклематься.