Забытая история
Шрифт:
Прошлой ночью Энтони не положил в кошелёк двенадцать пенсов, выданных дядей Джо. Утром, когда он надевал брюки, они выпали из кармана и со звоном рассыпались по комнате во все стороны. Одна монета закатилась под кровать, чтобы достать её, пришлось немного сдвинуть ковёр. Под ним Энтони с удивлением обнаружил вставленную в половицу затычку.
Заинтересовавшись, он приподнял покрывало и протиснулся под кровать, где было полно пыли и паутины. Потом достал перочинный ножик, без труда извлёк пробку и, приложив глаз к образовавшемуся отверстию, обнаружил, что смотрит на комнату этажом ниже.
Небольшое
Энтони вдруг испугался, что его застигнут за подсматриванием, словно кто-то вот-вот войдёт в его спальню. Он вернул затычку на место, поправил ковёр и поспешил одеться.
Когда он спустился, было еще рано, но тетя Мэдж уже встала и охотилась на мух. Похоже, она испытывала к ним особое отвращение, поскольку в кухне висело целых шесть мухоловок. На тете Мэдж было розовое кимоно с кружевом, оборками и рюшами, кружевные манжеты на длинных рукавах украшали жирные пятна от бекона. На голове тети красовался розовый кружевной чепец.
Она оглядела Энтони поверх своих подбородков и, очевидно, узнала.
— А, — произнесла она. — Ты спал? Фанни опаздывает. Ты можешь принести… дрова для растопки.
Следуя ее указаниям, Энтони вышел на мощеный причал, куда можно было попасть прямо из дверей кухни, и нашел кучу плавника и топор. Он начал колоть дрова. Он мог похвастаться некоторой сноровкой, поскольку дома всегда выполнял эту работу, правда, с приличными бревнами, а не жалкими еловыми и сосновыми деревяшками, зачастую изъеденными червем. Одна чурка развалилась от первого же удара, и внутри оказалась вся пористая, как модель катакомб. Мысль так заинтересовала Энтони, что он опустился на колени, чтобы разглядеть поближе. За этим занятием его и застала Патриция.
— Доброе утро, Энтони. Ты хорошо спал? Набрал дров? Мэдж, похоже, сегодня не в настроении.
На ней был хорошенький черно-белый полосатый фартук, завязанный сзади большим бантом, простая блузка с высоким воротничком и темная юбка.
— Посмотри, — сказал Энтони. — Разве это не красиво? Кто это сделал?
— Морские уточки. Ты их раньше не видел?
— Нет.
— Это такие большие черные черви с головой как ракушка и длинными красными языками. Такое только в кошмарах увидишь. Но Мэдж начнет читать тебе проповедь, если вскоре не получит свои дрова.
Завтрак был женской трапезой. Ни Перри, ни Джо не появились. Маленькая Фанни, усталая, с красными глазами, спустилась прямо перед едой, и Энтони увидел, что такое проповедь тети Мэдж, когда она направлена на кого-то другого.
Она не выказывала никаких признаков гнева. Сидя в неподвижной безмятежности с чашкой чая, время от времени безошибочно направляемой к маленькому пухлому отверстию, из которого вылетало столько звуков, она с величественностью и настойчивостью все отчитывала и отчитывала Фанни довольно хриплым страдальческим голосом. Иногда, для пущего эффекта, тетя добавляла придыхание. Сказав все, что хотела, она встряхивала сережками, поправляла пенсне и начинала заново. Наконец, Фанни разрыдалась и, голодная, ушла подметать ресторан наверху.
Тетя Мэдж подняла взгляд, будто удивившись отпору, и налила себе еще одну чашку чая. У нее была забавная привычка прятать глаза под маленькими веками, будто она созывала их на какой-то внутренний консилиум.
— Девочки, — сказала она в пространство. — Трудно. Нельзя вразумить. Я стараюсь быть терпеливой, наставлять…
Все утро Энтони был занят. Дядя Джо, желтый и сморщенный, появился около одиннадцати, темноглазый, пухлолицый и смеющийся дядя Перри — часом позже. Перед ланчем Энтони отправился с Патрицией за покупками. Закончив, она наняла ландо и провезла Энтони вдоль берега, мимо новых домов, сверкавших на солнце. Поездка выдалась самого наилучшего сорта. Пэт благоразумно отпустила ландо за сотню ярдов до ресторана, и они появились дома как раз к обеду.
Миссис Вил явно подозревала, что они не занимались ничем хорошим, и бесконечно возвращалась к этому вопросу, раскладывая жаркое, но они ни в чем не сознались. Наконец, ее отвлек дядя Перри, пустившийся в долгий рассказ о своих приключениях на Барбадосе. Патриция поймала взгляд кузена и подмигнула.
Повествование о Барбадосе длилось целую вечность. «Что ж, — думал Энтони, — тетя Мэдж хотя бы умеет готовить. Голодать я в этом доме не буду».
— Да, — с набитым ртом сказал он дяде Перри. — Нет, — сказал, он, собирая подливку хлебом домашней выпечки. — Прекрасно, — ответил он, откидываясь на спинку стула и размышляя, будет ли пудинг так же хорош.
— Фанни, — демонстративно махнула рукой тетя Мэдж. — Посмотри, как там мистер Вил… — Она разгладила рюши на желтой шелковой блузке, поправила пенсне и взглянула на Патрицию. — Муженек заходил утром.
Впервые Энтони увидел, как лицо девушки теряет мягкие очертания. Ее щеки и шею залила краска.
— Что он хотел? — ее голос был холодный и спокойный.
— Увидеть тебя, конечно. Я сказала, что тебя нет… К сожалению. — Тетя посмотрела на тарелку, которую принесла Фанни. — Мистер Вил не поел…
— Мистер Вил говорит, что не хочет пудинг, мэм. И еще говорит, что наверху нужны две жареных свинины, вот тарелки.
— Я ими займусь, — сказала Пэт, поднимаясь. Казалось, она была рада возможности пошевелиться.
Энтони подали дымящийся лимонный пудинг с патокой. Секунду он не мог к нему притронуться.
Патриция вернулась за стол.
— Если он думает, что я вернусь, — сказала она тем же холодным голосом, — то ошибается.
Энтони медленно перевел взгляд на ее левую руку. На безымянном пальце блестело золотое кольцо.
— Думаю, ты должна, — сказала миссис Вил. — Брачные клятвы. Относишься к ним слишком легко.
Патриция налила себе воды.
— Это моя жизнь, и я… не хочу провести ее с ним. Почему я должна вечно расплачиваться за одну ошибку?
— Я не одобряю. — Энтони внезапно обнаружил на себе пристальный взгляд миссис Вил. Ее пенсне слегка съехало, и глаза смотрели поверх него, как дула пистолета. — Не ест пудинг. Робкая молодежь пошла.
Энтони поспешно съел несколько ложек. Сколько часов он провел в компании Пэт и не заметил кольца. Не должно быть никакой разницы, но ему показалось, что ничто уже не будет прежним. Он переживал крушение детской мечты.