Забытая Византия, которая спасла Запад
Шрифт:
Хотя энергичный новый император больше интересовался охотой, чем делами управления — кроме того, полностью находился под влиянием своей жены, — он был достаточно сообразителен, чтобы не вмешиваться в дела своего военачальника, и восстановление империи продолжалось без помех. Пока Роман II радовался жизни, внутренней политикой занимался его ближайший советник, весьма способный евнух по имени Иосиф Вринга. Под умелым руководством расцвели искусства, Константинопольский университет обзавелся новым факультетом, а экономика пережила резкий подъем. Земельные законы деда Романа обеспечили крестьянам больше защиты, чем у них имелось на протяжении столетий, и торговцы, перевозящие богатства Индии и Китая, хлынули на оживленные рынки Константинополя. Империя процветала и пребывала в мире, и Роман II — или, что более вероятно, его жена — сочли, что пришло время распространить влияние Византии шире.
Самым острым напоминанием о темных днях империи был остров Крит. В момент самой большой слабости империи остров был захвачен арабскими пиратами, которых раздраженный халиф выгнал из Египта в 826 году. Замешательство от того, что настолько важный остров, входивший в число римских земель
Крит был хорошо укреплен, но Никифор легко разделался с поджидавшим его арабским флотом, бросив на абордаж свою «морскую пехоту» — устрашающих скандинавских воинов, чьи обоюдоострые топоры с одинаковой легкостью крушили доспехи и кости. Преследуя отступающих врагов, Никифор высадился неподалеку от главного города острова Кандии [149] и приступил к его осаде, которая продлилась девять месяцев. На смену осени пришла зима — самая суровая на памяти здесь живущих, и хотя морозы тяжело обошлись жителям Кандии, куда более жестоки они оказались к хлипким палаткам осадного лагеря. К тяжести суровой зимы, которая сломила бы большинство людей, добавилась серьезная нехватка пищи — но Никифору каким-то образом удавалось поддерживать боевой дух своих солдат. Он совершал ежедневные обходы и воодушевлял людей своей неиссякаемой силой духа. Тем временем боевой дух арабов постепенно падал из-за засад, в которые они попадали каждый раз, когда пытались добыть продовольствие за пределами городских стен. Он ослаб еще больше, когда Никифор начал забрасывать арабам в город отрубленные головы их товарищей.
149
На самом деле это название древний город Гераклион (Ираклион) получил несколькими веками позже — после Четвертого крестового похода и венецианского завоевания в начале XIII века. Арабы называли его Хандак, византийцы после отвоевания некоторое время именовали Мегало Кастро, то есть Большая Крепость. (Прим. ред.)
Когда пришла весна, истощенные защитники Кандии больше не могли держаться. В итоге византийцы ворвались в город, захватив тут пиратскую добычу за целое столетие. Победоносный полководец отплыл обратно в Константинополь, чтобы получить полностью заслуженную овацию на ипподроме и благодарность страны. [150] Честь Византии удалось отстоять. После 135 лет арабского владычества Крит вернулся под власть империи.
На востоке византийские армии также одержали важную победу. В тот момент, когда основная часть имперских солдат покинула Крит, сирийский эмир Сейф аль-Даул в последний раз попытался склонить чашу весов в свою пользу, совершив набег на Малую Азию. Лев Фока — брат Никифора, который отвечал за защиту Востока — решил позволить сирийцам безнаказанно совершить грабеж и скрылся в горах Тавр, надеясь подстеречь эмира, когда тот будет возвращаться с добычей. В начале ноября Сейф, как и ожидалось, пустился в обратный путь во главе своей армии, за которой длинной вереницей тянулись христианские пленники. Хотя самому Сейфу удалось скрыться [151] , его войско было разбито наголову, а уцелевшие солдаты были закованы в те же самые цепи, которые еще недавно сковывали христиан.
150
Овация была немногим менее престижной наградой, чем триумф. Никифор завершил то, что столетиями не удавалось никому из византийцев, и определенно ее заслужил. Но, как и в случае Юстиниана и Велизария, Роман II в какой-то мере опасался своего успешного полководца.
151
Он сумел это лишь потому, что галопом проскакал вперед, рассыпая за собой золотые монеты. Византийские солдаты, преследовавшие эмира, бросились собирать деньги вместо того, чтобы продолжать преследование.
Ко времени, когда спасшийся бегством эмир достиг своего роскошного дворца в Алеппо, Никифор вернулся с Крита и вместе со своим братом Львом и племянником Иоанном Цимисхием начал новое наступление. Пройдя сквозь Сирию и северную Месопотамию, они захватили пятьдесят пять крепостей, прежде чем появились перед воротами Алеппо. Сейф в отчаянии пытался защитить город с помощью на скорую руку собранной армии, но пока Иоанн Цимисхий отгонял его прочь, Никифор сжег загородный дворец эмира и осадил город. После осады, продолжавшейся всего три дня, Алеппо пал, и византийские войска вступили в город, который они не видели со времен Ираклия. «Бледная смерть сарацинов», однако, не стал снова включать потерянные территории в состав империи. Он попросту намеревался истощить своих противников. Ограбив Алеппо, он неторопливо отправился обратно в Каппадокию, взяв с собой две тысячи верблюдов и пятнадцать сотен мулов, нагруженных тяжестью огромной добычи. Когда полководец прибыл на место, его встретили ошеломляющие новости. Двадцатичетырехлетний Роман II был мертв — и ходили слухи, что это жена Феофано убила его. [152]
152
На
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. СМЕРТЬ И ЕГО ПЛЕМЯННИК
В Византии отравления не были в новинку, и императрица Феофано славилась своим чрезвычайно большим честолюбием, но убийство мужа было чистым безумием для такой умной женщины. [153] Смерть Романа (как она должна была ясно понимать) означала для нее катастрофу. Их сын Василий II был коронован, но ему еще не исполнилось и шести лет, и недавняя история ясно продемонстрировала, что для амбициозного правителя не составит труда сместить сколь угодно законного юного наследника.
153
Это едва ли было осуществимо, поскольку она два дня назад родила и все еще лежала в постели, приходя в себя.
Когда ее муж умер, Феофано отчаянно нуждалась в защитнике для Василия II, и она тайно написала Никифору Фоке, умоляя его вернуться в Константинополь. Великий полководец в то время был, наверное, самым популярным человеком в империи, а его военная репутация не имела себе равных. Написанная им книга о тактике и стратегии уже считалась классикой в рядах армии, а в дальнейшем столетиями будет цитироваться как авторитетный источник по противодействию нападениям арабов.
Впрочем, императорский двор относился к нему презрительно из-за его происхождения и грубых манер и пришел в ужас от мысли, что императрица решила положиться на такого человека. Вскоре вокруг влиятельной фигуры паракимомена (первого министра [154] ) Иосифа Вринги выкристаллизовалась оппозиция. Вринга обладал полной закулисной властью во время правления Романа и не собирался позволить какому-то провинциальному военачальнику лишить себя места. Пытаясь не дать Никифору войти в Константинополь, Вринга издал декрет, изгоняющий его из города, и приказал запереть ворота.
154
В оригинале здесь и далее автор обозначает эту должность как «head chamberlain», то есть дословно «верховный канцлер». На самом деле слово «паракимомен» означает «тот, кто спит возле императорской опочивальни», то есть постельничий — человек, пользующийся особым доверием императора и обеспечивающий внутреннюю охрану его покоев. Обычно (но не обязательно) постельничие были евнухами, таковым обычно считается и Иосиф Вринга. К IX веку должность паракимомена фактически соответствовала должности канцлера, визиря или первого министра, в дальнейшем мы так и будем ее именовать. (Прим. ред.)
Вскоре стало ясно, что Вринга переоценил свои возможности. Никифор был популярным военачальником, вся карьера которого была служением Византии, и никакие воззвания придворных интриганов не могли убедить население в обратном. Толпы вышли на улицы, громко требуя, чтобы полководцу позволили войти в город, и испугавшийся канцлер был вынужден отступить. Отчаявшись избавиться от Никифора, Вринга попытался убить его, но полководца снова выручила народная любовь. Никифор входил в Софийский собор, когда вдруг почувствовал угрозу, и громко заявил, что его жизнь в опасности. Патриарх спешно созвал Сенат, и перед собравшимися прихожанами его участники принесли клятву не выносить без Никифора важных решений. Вринге не оставалось ничего другого, кроме как мрачно дать согласие. Уверенный наконец, в том, что теперь он в безопасности, Никифор остался, чтобы отдать распоряжения и выступить со своей армией в Анатолию.
Иосиф Вринга оказался в безнадежном положении. Он не скрывал своей неприязни к темнолицему полководцу и знал, что когда Никифор вернется, чтобы потребовать трон, дни его будут сочтены. Тогда канцлер предпринял то единственное действие, до которого смог додуматься — написал Иоанну Цимисхию, предложив сделать его императором, если он предаст своего дядю. Иосифу Вринге неминуемо предстояло лишиться власти — но по крайней мере он мог забрать Никифора Фоку вместе с собой.
К несчастью для евнуха, Цимисхий переслал предательское письмо прямо своему дяде. У полководца больше не было причин колебаться. На рассвете следующего дня состоялась церемония, напомнившая о полузабытых днях славы имперского Рима: солдаты подняли Никифора Фоку на большом щите под открытым небом и провозгласили его императором. Затем они свернули лагерь и отправились к Константинополю. Но когда армия прибыла на азиатский берег Босфора, они обнаружили, что их поджидают два неприятных сюрприза. Первый заключался в том, что Вринга в приступе злобы бросил в тюрьму все семью Никифора, включая его восьмидесятилетнего отца. Второй, более серьезный, состоял в том, что канцлер увел к противоположному берегу все корабли, начиная от скромных рыбачьих лодок и заканчивая самыми большими паромами.
В отсутствии возможности перевезти свои войска через узкую полоску воды, рассерженному Никифору не оставалось ничего другого, кроме как сесть и ждать, пока что-нибудь не изменится. К его счастью, вскоре события повернулись против осажденного со всех сторон канцлера. Льву, брату Никифора, удалось сбежать из Константинополя, пробравшись через канализацию, а его восьмидесятилетний отец каким-то образом ускользнул из рук Вринги и нашел убежище в соборе Святой Софии. Когда к собору прибыли стражники никем не любимого канцлера и попытались захватить старика, прихожане взорвались гневом. Схватив все, что попало под руку — кирпичи, камни, сломанные скамейки, — люди с ревом вывалились на улицы и вступили в схватку с имперской стражей. Войска канцлера, оттесненные на соседние улицы, стойко держались до тех пор, пока цветочный горшок, пущенный женщиной с ближайшей крыши, не попал в голову их капитана, убив того на месте.