Забывший имя Луны
Шрифт:
«А за окном шел дождь и взвод гестапо…»
– Я знала, – заявила Ирка, судорожно скусывая с губ остатки помады. Рот ее при этом дергался и казалось, что у Ирки внезапно открылся нервный тик. – Я всегда знала, что этим кончится.
– Ты не могла всегда знать, – устало возразила я. – Никто не знал, что он вообще приедет в Россию.
– Но каков козел! – Ирка воздела руки к потолку. – Про нее я вообще ничего не говорю. Она из этих, из новых, только что вылупившихся – с ней все понятно. Хватай все, что подвернется, вот и вся философия. Но он…
– Ирка, мы с тобой – старые кошелки. Посмотри
– Ты, Анджа, – умница, красавица, женщина в самом соку, – тут же протараторила Ирка. Немного поторопилась, и потому получилось неубедительно.
– Видела бы ты Женечку. И Олега… впрочем, его-то ты как раз видела…
– Да, да, да! Загорелый мексиканский козел с рекламного плаката! – с готовностью закивала Ирка. Из-за ограниченности и простоты жизненного опыта иногда у нее получается быть афористичной.
– Все просто, Ирка, – вздохнула я. – Несмотря на Эйфелеву башню и корабли, бороздящие космическое пространство, люди в своей основе – те же обезьяны. Стареющим павианам надо поддерживать свое реноме, оно же – гормональный баланс. Если павиан успешен и высоко забрался в иерархическом плане, то у него есть и еще одна биологическая задача: рассеять свой генотип как можно шире по популяции, то есть, говоря попроще: спариться с как можно большим количеством самок и получить от них потомство со своей удачной комбинацией генов. Немолодые самки, уже практически вышедшие за пределы эффективного размножения, его при этом просто биологически не возбуждают и не интересуют. Конечно, у нас нынче тетка и в сорок пять лет может родить, но у потомка здорово возрастает шанс родиться ослабленным или вовсе уродом. Природе это надо? Закон сохранения вида. Все логично. В том числе и поведение Олега, который, этого у него не отнять, всегда был немножко павианом.
– Анджа, от тебя с ума сойти можно, – вздохнула Ирка. – Ты так спокойно об этом говоришь…
– Я биолог по образованию. Ты помнишь?
– Но люди – не павианы!
– Само собой. Но, чтобы в угоду этой человечности попереть против закона природы, нужно иметь личность такого масштаба… В общем, я бы не стала на это даже надеяться…
– И что же, нам теперь уже совсем не на что рассчитывать? – Ирка надула губы с остатками помады, диковинным образом позабыв про два своих замужества и двух детей.
– Ну почему же не на что? – великодушно возразила я. – Крепкие мужички из нарождающегося среднего класса, чуть за пятьдесят, рады будут отдохнуть на слегка подвядшей груди хорошо сохранившихся теток нашего с тобой возраста. Кроме того, на нашу долю остаются пьяницы и неудачники всех возрастов, потерпевшие поражение в борьбе за иерархию в стаде и мечтающие о материнской ласке, или, как сказал бы психолог Станислав Гроф, о комфорте материнской утробы. Они хотят, чтобы им кто-то все время объяснял, что они еще очень даже ничего, и кто-то другой виноват в том, что с ними случилось или не случилось, так неблагоприятно сложились обстоятельства и т.д. и т.п….
Тут я наконец заметила, что Ирка кусает губы уже совсем с другим выражением, и с некоторым опозданием поняла, что, желая утешить, я была просто вопиюще бестактна. Тем более, что иркин муж Володя, которого ни с какой стороны нельзя было причислить к павианам-победителям, мне, в сущности, нравился. Если бы еще пил поменьше…
– Прости меня, Ирка… – смущенно пробормотала я. – Я – дура. И теории у меня дурацкие.
Ирка махнула рукой, –
– Ты сказала ему? Вышвырнула из своего дома?
– Зачем? – я пожала плечами. – Он и так скоро уедет. К тому же он нам с Ленкой пока нужен. Мы надеемся с его помощью провернуть одно дело…
Без особенных проблем Ленка отыскала по своим каналам художников Аполлона и Маневича, а также фотографа Михаила Озерова.
Маневич и Аполлон дружно выразили обеспокоенность кешкиной судьбой, уверили, что ни разу не видели его после расселения сквота и изъявили готовность принять любое посильное участие в поисках. Мишель закатил томные глаза, долго ахал, рассказывал, какой Кешка типаж, и как на его лице отражаются все страсти зверя и юного Вертера одновременно, но в конечном итоге оказался, как ни странно, более конструктивен. Принес несколько фотографий Кешки периода сквота и отдал Ленке. На Олега и Антонину фотографии Мишеля произвели огромное впечатление.
Сенсэя Ленка искала гораздо дольше. От неофициальной встречи он отказался категорически, едва услышав имя Кешки.
– Надо, вызывайте в милицию повесткой. Приду, – кратко сообщил Виталий в ответ на Ленкины увещевания.
– Что же теперь делать? – спросила Ленка, обращаясь почему-то к Олегу. – Я в принципе могу его вызвать, но ведь он будет все отрицать, и я не смогу с этим ничего сделать. Для успеха предприятия нам нужно только добровольное сотрудничество…
– Ага, добровольное сотрудничество! – хохотнул Олег. – Как в тридцать седьмом году…
Меня передернуло. Делать из советской истории карнавал, мне кажется, еще рано. На мой вкус, до этого должно пройти еще лет сто. Впрочем, в последний век все очень ускорилось… Но все равно, не Олегу…
– Анджа с ним поговорит, – невозмутимо продолжил Олег. – И убедит его с нами сотрудничать.
– Каким это образом? – вскинулась я.
– На основе имеющихся фактов придумаешь такую историю, чтобы тренер восточных единоборств плакал, как дитя. Если судить по американским боевикам, то в глубине души все они очень сентиментальны…
– Я бы не стала судить о характере этого Виталия на основании американских боевиков, – осторожно вставила Ленка.
Виталий показался мне похожим на пятнистого помоечного кота и северокорейского «любимого руководителя» Ким Чен Ира одновременно. Для руководителя не хватало френча (был халат), а для кота – оторванного уха и шрамов на широкой раскосой физиономии (лицо выглядело совершенно гладким и не имело признаков возраста. Сенсэю с равным основанием можно было дать и двадцать восемь, и сорок восемь лет).
– Зачем вы пришли? – без всякого выражения спросил он. – Я уже сказал по телефону вашей коллеге…
– Мы с Ленкой не коллеги, а подруги детства, – объяснила я. – Учились вместе в девятом-десятом классах. Сейчас я – учительница истории.
По скуластому лицу Виталия легким облачком пробежала тень удивления. Однако, на его лексике это не отразилось.
– Зачем вы пришли? – скучно повторил он.
– Чтобы попробовать убедить вас рассказать нам то, что вы знаете, – честно ответила я. – Мы с Ленкой на определенном этапе принимали участие в Кешкиной судьбе. Мы знаем, что сейчас ему угрожает опасность. И я почти уверена в том, что, если Кешка по сей день жив и здоров, то именно вы этому способствовали.