Зачарованный книжник
Шрифт:
— Получилось! — радостно воскликнула Алуэтта, зардевшись от удовольствия.
Когда приветственные и благодарные крики стихли, молодые люди распрощались с местными жителями и продолжили свой путь. Они выехали на лесную дорогу, горячо обсуждая методы расчета давления воздуха. Затем разговор перешел на движения воздушных масс в атмосфере и их влияние на погоду. Однако когда деревня уже скрылась из виду, Грегори прервал сию животрепещущую беседу, чтобы присовокупить собственные слова благодарности.
— Для этих крестьян вы,
— И для меня тоже.
Алуэтта почувствовала, как замирает ее сердце.
— Раньше я никогда не понимал этой чепухи насчет любви и красоты, — признался он. — Теперь же, благодаря встрече с вами, стихи обезумевших от любви поэтов представляются мне лишь образцом здравого смысла.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Алуэтта отвернулась, покраснев в который уж раз за последнее время.
— Не выходите из себя, сэр! Теперь я уже достаточно хорошо знаю вас и понимаю, сколь вы добры ко мне.
Вы проявили ангельское терпение, и когда я не смогла объяснить крестьянам устройство простейшего насоса, и когда вам пришлось растолковывать мне, каким образом частичный вакуум поднимает воду наверх.
— Все верно, — согласился Грегори.
Нет, он, безусловно, умел, как никто другой, свести ее с ума!
Следующую деревню, которая им встретилась, осаждали невидимые монстры — жителей преследовали галлюцинации. Алуэтта предположила, что причина заключена в недоброкачественной пище. Как выяснил Грегори, основу их питания составлял рисовый хлеб.
Он взял на анализ пробы крупы и обнаружил какие-то черные вкрапления. Это явно был какой-то грибок, вызывавший у людей галлюцинации. Алуэтта собрала необходимую информацию по поводу импорта ржи из соседнего графства и с этими данными отправилась на прием к местному барону. С ней явился и Грегори, безукоризненно вежливый, но с холодком в глазах. Вдвоем им удалось убедить барона принять верное решение.
Покинув деревню, они ехали и обсуждали, каким образом грибок может стимулировать галлюцинации. Это перевело разговор в область неврологии: к обсуждению нервной системы человека. Теперь уже юноша слушал свою спутницу с широко распахнутыми глазами и под конец резюмировал:
— Теперь я понимаю: дело не только в вашей способности воздействовать на разум человека путем внушения ему определенных образов — у вас, к тому же, глубокое понимание принципов работы человеческого сознания.
— Ну, насколько это возможно, — запротестовала Алуэтта.
— Не скромничайте: вы — единственный эспер в нашем королевстве, кто умеет делать подобные вещи, — настаивал юноша. — Кто бы еще стал интересоваться этим, серьезно обдумывать? Причем вы в равной степени талантливый эмпат и телепат. И, что самое главное, ваш блестящий ум смягчается и украшается нежностью и добротой!
— Вы оказываете мне слишком большую честь, сэр! — потупилась
— Напротив, я не могу подобрать слов, чтоб выразить все мое уважение.
На миг Грегори сбросил свой ментальный экран, и перед ее взором мелькнул собственный образ в сознании юноши. Она увидела себя как бы его глазами — светящееся, эфемерное видение. Это длилось всего мгновение, но оказалось достаточно, чтоб повергнуть ее в трепет.
— Но, сэр, вы слишком высокого мнения обо мне!
И, кроме того, я далеко не так прекрасна, как вам кажется!
— Вы намного прекраснее, чем в моих мечтах! — ответил Грегори. — Да и потом: какое это имеет значение, если у меня есть мое видение?
— А вдруг эта красота вообще существует только в вашем представлении? — на словах сопротивляясь, девушка, тем не менее, была потрясена.
— А так ли это важно? — пожал плечами Грегори. — С таким же успехом можно спросить: а существует ли звук от падения дерева в глубине леса, если на десять миль вокруг нет ни души?
— Конечно, существует, — нахмурилась Алуэтта, чувствуя, что в этом безумном споре теряет почву под ногами. — Звуковая волна — она и есть звуковая волна.
— Да, но не более, чем волна в воздухе, — парировал юноша. — А если нет уха, способного воспринять ее, можно ли трактовать эту волну как звук?
Так они коротали дорогу за невинной беседой на философские темы. Подобные дискуссии, не выливаясь в какие-то конкретные результаты, тем не менее, сослужили добрую службу Алуэтте во время вечерней медитации.
И слава Богу! Иначе как бы она смогла избавиться от наваждения: девушка представляла себя в постели, в объятиях Грегори! И ничего с этим не могла поделать.
Назавтра Грегори попытался продолжить разговор на философские темы, но Алуэтта предпочла им искусство и общественные науки. Она слушала своего спутника с восторженным вниманием. Если случалось, что он чего-то не знал, то Алуэтта (а анархисты снабдили ее фундаментальными, хотя и предвзятыми, знаниями по этим вопросам) охотно восполняла его пробелы. Особенно забавно получалось, когда они пытались сопоставлять разные версии одних и тех же событий.
Как-то вечером, когда они уже покончили с ужином и вымыли миски, Грегори заметил:
— Мне кажется, вы вполне оправились от испытания, связанного с лечением. По крайней мере, у вас вид отдохнувшего, полного энергии человека.
— В некоторых отношениях — да, — нахмурилась девушка. — Хотя и не уверена, что всецело.
— Ничего, думаю, это — вопрос времени, — он потянулся и прикоснулся к ее руке.
Это прикосновение, такое легкое, почти неощутимое, тем не менее отозвалось дрожью во всем теле девушки. Ей стоило большого труда сохранить спокойный вид.
— Меня волнует другой вопрос, — призналась Алуэтта. — Смогу ли я когда-нибудь почувствовать себя полностью исцеленной?