Зачем вы, девочки, красивых любите или … оно мне надо?
Шрифт:
— Ностальгия у меня. Новый Год хочу. Ёлки нет, зато игрушек навалом. Смотри, как блестят. Лепота! Жалко людей не хватает, а то бы хороводы поводили, песни попели.
После её слов возникает недоумение: что такое «Новый год» и где они берут столько золота для украшения деревьев? Что-то тихо сказала ей Манвэлиэль, видимо, пыталась уговорить, образумить, но добилась обратно эффекта. Слова эльфийки жгли ядом:
— Я сейчас заплачу от умиления. Можешь передать, чтобы он не мыл то чего у него отродясь не было! И не забудь добавить, что зря старается! Впрочем, не надо, не передавай, а то ещё пострадаешь от этого неврастеника. Я сама
И снова вызов с её стороны:
— Благодарствую, Господин мой, позволил сиротинушке порадоваться!
Ну что мне делать? Биться головой об стену? Что?! Что нужно сделать?! Я не понимаю, что она хочет от меня?! Если она решила свести меня с ума, ей это удалось! Непохожая ни на кого, отличная от всех и такая необходимая мне! Как и когда она получила такую власть надо мной?
Я ещё долго стоял у окна, прислонившись лбом у холодному стеклу, и смотрел на сверкающее в лучах солнца дерево. Позднее я послал в сад дроу, приказав собрать украшения и отнести их в сокровищницу Повелительниц. Да, у нас есть и такая. Там женщины Правящего Дома хранят свои безделушки. Утром мне зачем-то понадобилось проверить выполнения приказа, и я увидел… Да как она смеет!!! Между деревьями красовалась растянутая тряпка с оскорбительной надписью. Ну, всё! В этот раз она зашла слишком далеко! Меня замкнуло, отказали все чувства кроме ярости. Я нёсся по коридорам в покои жены, мечтая лишь об одном: поставить на колени, заставить умолять о прощении. Я хотел уничтожить её, убить, стереть с лица земли! Никому не позволено оскорблять Повелителя! У её дверей меня перехватил Айлонор и, видя моё состояние, попытался вразумить:
— Остановись! Успокойся! Ты пожалеешь потом!
— Уйди с дороги, — прорычал я, отшвыривая стража: — Я сам разберусь со своей женой! — и вошёл. Юлия стояла у окна с Манвэлиэль, которая при виде меня прикрыла девчонку собой, чем ещё больше ввергла меня в бешенство. Но не успел я сделать и шага, как Юлия абсолютно невозмутимым тоном прочитала мне нотацию:
— Всё же воспитание в Правящем Доме хромает на две ноги, или у кого-то склероз и он забывает стучаться, перед тем как войти.
Не отреагировав на выпад, я с трудом смог выдавить из себя вопрос, давая себе возможность избежать катастрофических последствий:
— Как ты посмела?
— Ты о чем? — неискренне сделала удивлённый вид девчонка. Я пересёк комнату и развернул её к окну, указывая на тряпку и изо всех сил стараясь контролировать силу и эмоции:
— Об этом!
Последовавший ответ вызвал у меня шок и заставил задуматься:
— Хм, а где там написано, что это о тебе? Или ты настолько самокритичен? Или это правда?
— Я тебя убью! — пригрозил я на всякий случай, начиная потихоньку остывать. На мою угрозу Юлия отреагировала спокойно:
— Можешь, но не будешь.
— Почему? — заинтересовался я и получил в ответ логическую выкладку фактов, более чем неожиданных:
— Во-первых, по вашим законам, мои действия не подлежат смертной казни. Я понимаю, что ты вполне способен это проигнорировать, но тут начинается во- вторых: тебе нужен договор со светлыми. И тебя никто не поймёт, если ты не предъявишь достаточно убедительные доказательства, например, моей измены, которых у тебя на данный момент нет, и тебе потребуется время чтобы их состряпать. И в-третьих, тебе до чёртиков любопытно, что же будет дальше. Поправь меня, если я где-то ошиблась.
Сказать, что она меня
— Что ты хочешь? — не выдержал я, мечтая услышать решение своих проблем, и получив в ответ честное:
— От тебя ничего.
Всё! Больше мне не выдержать! Если я не хочу окончательно потерять лицо, ударив её или примитивно завалив на кровать, я должен уйти, и я ушёл, напоследок выместив злость на ни в чём не повинной двери.
Последующие дни я метался не находя выхода, передумав о чём только можно и усиленно избегая встреч с женщиной укравшей мой покой. Так долго не могло продолжаться и, решившись, я вызвал к себе Манвэлиэль, уже не приказывая, прося:
— Помоги мне, поговори с Юлией, я должен знать, как мне поступать дальше.
Я не мог ждать и как зелёный мальчишка, тайком, пришёл под окно. Позор для Повелителя, а для мужчины? Я слушал рассказ Юлии о её бывшем мире и мысли метались в разные стороны. Неужели так можно жить? Как такое возможно? Кто придумал их законы? О чем они говорят? О любви? Что же такое любовь? С её словами, приходят и понимание, и отрицание одновременно. О, Боги, я, что её люблю?! Я задыхаюсь без неё, думаю только о ней, хочу быть с ней. Так это любовь?! Нет! Этого не может быть!!! Просто не может быть!!! Невозможно! Дроу не умеют любить, это чувство утрачено нами много веков назад! Это просто желание! Желание обладать женщиной! Или я не прав? Мысли перескакивают на другое. Откуда она знает о любви? Кого она любила? Из глубины души поднимается волна гнева и протеста. Она не может никого любить кроме меня! Она моя! Пробуждается ревность, окутывая удушливой волной, лишая последних крох рассудка. Кто он? Кто мой соперник? И как отражение моих мыслей вопрос Манвэлиэль:
— Ты любила?
Затаив дыхание, я слушал её рассказ о случившемся. Бедная моя девочка, вот почему тебе было так больно. Разрыв связей чрезвычайно болезненная процедура, а если там остался тот, кто тебе дорог — это вообще непереносимая мука. Как ты выжила? Как сумела вытерпеть? Кто так поиграл с тобой? Боги? Только они могут разорвать связи. За что же они так с тобой? Чем мне помочь тебе? Нет, я не хочу! Не хочу помогать и потерять тебя! Не хочу! Ты моя! Только моя!
Я смотрел на её силуэт в окне. О чём ты думаешь, девочка? Или о ком?
После подслушанного разговора дни пролетали наполненные постоянной непрекращающейся внутренней борьбой. Я не находил себе места, срываясь на всех окружающих. Все валилось из рук. И постоянные, непрерывные мысли о ней, не дающие покоя. Почти лишаясь рассудка, я приходил ночами в её комнату и смотрел, как она спит, стискивая кулаки до боли, заставляя себя оставаться на месте, стараясь не думать о её теле, таком близком и одновременно недоступном. Я слышал её плач во сне и был не в силах облегчить её страдания, потому что не мог, не желал потерять такой драгоценный подарок Богов. Ко мне приходило понимание — я люблю и мне нужна она, только она. С этим нужно было смириться, я попал в ловушку своей любви и гордости.