Зачет по убийству
Шрифт:
— А милиция видит. Якобы я обиделся, что мою версию книги Алина отвергла и предпочла тебя, а мне ничего не заплатила за труды. Но это еще не главное. В день ее смерти мы круто поругались на работе, причем при свидетелях.
— Из-за чего?
— Она последние дни вообще была на взводе, закипала с полуслова. Не знаю, почему. Она обвинила меня, что я втихаря сливаю секретную информацию о канале Надирову с Ураловым, и скоро она выведет меня на чистую воду.
— А ты не сливал?
— Что я, шизанутый? Иванченко — мужик крутой. Даже слиняй я потом в Израиль, все равно достанет. Но кто-то из
— А где ты был в тот день после работы?
— Сидел дома, надувался пивом. Бутылки ментам предоставить могу, семь штук. Других свидетелей моей непричастности нет.
— Но и причастности тоже. Откуда, например, ты мог узнать, что Анна Сергеевна будет в фитнес-центре?
— А черт его разберет! Менты, что, будут об этом думать? Ну, ты наивная. Им отчет писать надо — убийца схвачен в кратчайшие сроки. К сожалению, есть одна вещь, которая говорит против версии с киллером, — это пистолет.
Я вспомнила, как нечто подобное упоминал Андрей Алов, и заинтересованно уточнила:
— А что с пистолетом?
— Он лоховский.
— В каком смысле? — не поняла я.
— Ну, из тех, которые купит на черном рынке лох вроде тебя и меня, ничего не смыслящий в оружии.
— Я лично и такой не сумела бы купить, — открестилась я. — А у киллеров что, особые пистолеты?
— Да уж покачественней.
— А откуда ты знаешь, из какого пистолета убили Анну Сергеевну?
— Я все-таки журналист, имею кое-какие каналы. Но Надиров не дурак. Он мог специально предложить киллеру такой пистолет, чтобы замести следы. Кстати, дилетант обычно уносит оружие с собой, а профессионал бросает на месте преступления. К тому же выстрел произведен очень грамотно. Алина даже ахнуть не успела.
У меня защемило сердце. Я представила жуткую картину: кто-то входит и стреляет, не дав несчастной ни малейших шансов выжить. Честное слово, если милиция не собирается искать настоящего убийцу, это должна сделать я! Пусть даже аннулируют мою подписку о невыезде, все равно! Анна Сергеевна заслужила это. Да я и сама не успокоюсь, пока не узнаю правду. Я не из тех, кто бросает начатое на полпути.
— Ты чего? — удивился Олег.
Я не ответила, и он бодро продолжил:
— Я почему к тебе обратился? Хотел сравнить, что Алина говорила о сюжете тебе и что мне. Может, это что-нибудь даст?
Я, тяжело вздохнув, в который раз поведала историю об идеальном олигархе, его не менее идеальной племяннице, коварном политике и двух телеканалах. Не забыла и основной козырь — использование политиком казенных средств для обустройства собственной дачи.
— Ну, это все у нас на работе ни для кого не тайна, — разочарованно сообщил Олег. — За такое не убивают.
— Вот почему меня не убили! — обрадовалась я. — И, надеюсь, не собираются.
— Если поверят, что ты и впрямь ничего больше не знаешь. А вдруг на всякий случай решат прикончить? — Глаза Олега загорелись надеждой. — Из этого, представляешь, какой классный сюжет можно будет сварганить!
— Для «Мур-мур-гламура»? — ехидно осведомилась я. Наверное, это эгоистично, но идея собеседника прославиться за счет моей смерти мне не понравилась.
— Ты права, — снова помрачнел Олег. — Даже если тебя убьют, этого сюжета мне никто не даст. А на экран меня вообще никогда не выпустят — я неформатный. Ладно, мне пора бежать. Вот моя визитка, если что — звони.
И он нырнул в машину. Я проводила его взглядом. Ситуация казалась странной. Рацкин специально подкарауливал меня, чтобы поговорить. По собственной инициативе, или его кто-то подослал? Зачем? Выведать, есть ли у меня тайные сведения, опасные для политиков и олигархов? Тогда, надеюсь, я сумела донести до него важную мысль: нет, нет и еще раз нет. Впредь я намерена твердить это направо и налево. Хочется верить, политики с олигархами отличаются крайней скупостью и будут рады сэкономить на киллере. Или Олег действовал от собственного лица? Тогда еще менее понятно, чего он добивался. Но, по крайней мере, я узнала от него существенно больше, чем он от меня.
Вдохновленная этой мыслью, я отправилась домой обедать, а оттуда — в Мариинку.
У артистического подъезда я узрела до боли знакомый автомобиль. «Триста тридцать три хе», что же было еще ожидать! «Может, у меня паранойя?» — вдруг решила я. Лощеный — один из работников театра, вот и ездит туда ежевечерне. В конце концов, я тоже езжу. Ему хоть за это деньги платят, а со мною все наоборот. Правда, я лично видела, как Лощеный общался с билетной мафией. Ну и что? Всем известно, что мафия в сговоре с администрацией, вот они и обсуждали общие дела — как совместными усилиями ловчее ободрать несчастных зрителей. А у отдела милиции этот тип оказался случайно.
В задумчивости я созерцала боковой фасад театра, потом повернулась, чтобы, наконец, войти — и остолбенела. Прямо передо мной, буквально в полушаге, стоял Лощеный собственной персоной. В свою пользу замечу, что он тоже остолбенел, хотя был выше, сильнее и, как показывает предыдущий и последующий опыт, значительно проворнее. Он торчал на моем пути, словно каменное изваяние Ужаса — по крайней мере, именно это выражение украшало его лицо.
Сама я не то чтобы ужаснулась, однако слегка растерялась. Все мысли и планы вылетели из головы, а вместо них неожиданно возник голос Насти, наставительно заявлявший: «Улица полна неожиданностей. Как только привлекательный мужчина появится на горизонте, улыбнись ему и помаши приветственно рукой».
Очевидно, мое подсознание нашло Лощеного привлекательным. По крайней мере, я улыбнулась и помахала рукой.
Эффект был разителен. Лощеный подскочил, будто я уколола его булавкой, и я, видя столь замечательный результат Настиных советов, автоматически осведомилась:
— Как вам понравилась виолончель?
Увы, фраза из умной книжки, долженствующая привлечь мужчину, подействовала прямо противоположным образом. Вместо того, чтобы охотно поддержать беседу, нетипичный Лощеный побежал… хотелось бы сказать — куда глаза глядят, но это не так. Глаза его продолжали глядеть в мою сторону, что не помешало быстро промчаться через Театральную площадь — как легко догадаться, задом. Мне стало не по себе. Беднягу запросто могла сбить машина, а виной всему — я со своей дурацкой виолончелью. Может, следовало воспользоваться другим вариантом — если не ошибаюсь, попросить купить мне в буфете стакан воды?