Зачистить Чистилище
Шрифт:
Капитан смотрел на показатели глубиномеров.
Глухие раскаты взрывов наполняли воду. Этот звук бился в корпус субмарины. За ним совсем не было слышно, как с эсминца плюхнулись глубинные бомбы и стали погружаться.
Капитана сбило с ног, он упал, хватаясь за все, что подвернется под руку, лишь бы только удержаться, но рука ничего не находила. Затрещали осветительные лампы, стали взрываться от перенапряжения, как гранаты, разбрасывая осколки стекла. Свет погас, капитан очутился в кромешной темноте, в абсолютной темноте, которой на поверхности не бывает нигде, даже в закрытой
Сразу в нескольких местах корпус дал течь. Он слышал, как с шипением вода врывается внутрь субмарины, бьет тугими фонтанами в палец толщиной, так что, если подставишься под них, получишь ощутимый удар и заработаешь синяки. Вода натекала лужами на полу. Она была холодной, ледяной, но он не ощущал этого, даже промокнув до нитки, потому что мозг обжигала одна мысль:
«Они тонут! Тонут!»
От этой мысли становилось холодно, будто он ощущал кожей забортную воду.
К счастью, включилось аварийное освещение, а то в этой темноте только по звуку, только на ощупь и найдешь течь — очень это неудобно.
После разрыва глубинной бомбы прошло уже несколько секунд. Кричать, что надо заделать течь, было не нужно. Моряки уже накладывали на течи пластыри, железные щиты, крепили их подпорками.
Вода прибывала, завихрялась потоками, по поверхности плавали фрукты, буханки хлеба, одежда, а дно усыпали стеклянные осколки. Но не настолько ее еще было много, чтобы утянуть лодку на дно, хотя корпус ее все больше поскрипывал, от внешнего давления течи увеличивались, как ни затыкали их моряки тряпками.
— Продуйте балластные цистерны, — наконец закричал капитан, — и подмешайте чего-нибудь к воздуху! Застопорите машину, отключите электродвигатели!
С глубины поднялся воздушный пузырь, дыхание прятавшегося там монстра, вздулся волдырем, потом поверхностное натяжение уже не смогло его удержать, и он с хлопком вырвался наружу, растворился.
На воде плавало маслянистое пятно, обгорелая бумага, какие-то черные тряпки.
С эсминца больше не слышали, как работают винты субмарины.
Они ее потопили!
Эсминец сбросил за борт еще одну бомбу, потом развернулся, отправился к другим кораблям, гонявшимся за русскими лодками.
На «Акуле» было совсем темно, моряки смотрели вверх, точно могли там что-то разглядеть, да и будь свет включенным, там ведь небес не видно, а только потолок субмарины.
Что-то глухо ударилось в нос субмарины. Новый взрыв смял переборки, расколол стальной корпус, как яичную скорлупу, вода в несколько секунд заполнила все отсеки, и лодка стала быстро погружаться на дно, а когда добралась до него, благо было не очень глубоко, зарылась в ил, распугивая стайки рыб. Мутная пелена вокруг лодки долго не успокаивалась.
Позади эсминца всплыл еще один грязный воздушный пузырь.
— Хе, неужели мы потопили вторую лодку? — спрашивали друг друга германские моряки.
Шееру доложили, что эсминцы потопили по меньшей мере пять русских субмарин. Но их было гораздо больше, судя по двадцати торпедным попаданиям в корабли эскадры. Их была целая стая.
«Бисмарк» переворачивался, все еще удерживаясь над водой, а люди, забравшись на его правый борт, который стал теперь палубой, скользкой, как каток, цеплялись за любые выступы, чтобы удержаться. У многих это не получалось, они падали в воду, судорожными взмахами гребли прочь, чтобы побыстрее оказаться подальше от гибнущего корабля, пока он все еще на плаву, пока он не пошел ко дну и пока воронка не затянула туда же и тебя.
Днище, покрытое толстым слоем ракушек, походило на старческую, обезображенную временем человеческую кожу.
С кораблей эскадры спустили лодки, чтобы забрать несчастных.
Кто бы мог подумать, что русские в современной войне примут на вооружение тактику, которой пользовались скифы, сражаясь с непобедимым Александром Македонским. Они появлялись из степи, как призраки, обстреливая фалангу из луков, потом, не ввязываясь в сражение, уносились прочь на своих резвых конях. Впрочем, русские применили эту тактику и с Наполеоном. Но его-то они не смогли измотать, и он был еще полон сил, когда наступило время генерального сражения. Он разбил русских, но они были как гидра, у которой вместо отрубленной головы вырастают две.
Сейчас творилось то же самое.
Казалось, что кто-то предупреждает его, просит остановиться, пока дело не дошло до катастрофы, повернуть обратно, пока флот Открытого моря, пылая, не пошел ко дну.
Он точно угодил во что-то вязкое, что с каждой секундой преодолевать становилось все труднее и болезненнее, а ведь он еще не сблизился с флотом противника на расстояние выстрела.
«Что будет следующим?»
Он получил ответ, когда в небе появились гидропланы русских.
Никто уж и не вспомнит — кто там разглядел эти черные точки, издали походившие на стаю птиц, на чаек, которым не стало хватать морской пищи, а голод заставил их так обнаглеть, что они перестали бояться людей и прилетели, чтобы утащить прямо у них из-под носа мертвецов. М-да, нет ведь ничего вкуснее человеческих глаз.
Бомбы у них крепились возле поплавков, точно в когтях птица тащила свою добычу, покрытую толстым и прочным панцирем черепаху, но если ее бросить обо что-то твердое, то панцирь треснет, расколется, а ничего прочнее корабельной палубы поблизости не было.
Кто-то тыкнул пальцем в гидропланы, но его не слушали.
Моряки были слишком заняты тушением пожаров. Огонь то и дело вспыхивал в новых местах, добираясь по трюмам до складов с провиантом, до жилых комнат, боеприпасов, пробивался наружу. Палубы обуглились, покрылись черным нагаром, а моряки перемазались сажей, стали как трубочисты, грязные, потные и уставшие.
Они так ничего и не поняли бы, если один из гидропланов не выпустил ракету по дирижаблю, и тогда там, над палубой флагмана, появилось ослепительное солнце. Оно было даже ярче настоящего, на него невозможно было смотреть, глаза тут же слепли. С крыла гидроплана сорвалась молния, точно на нем прятался Зевс-громовержец, который пришел покарать провинившегося, ударилась в корпус дирижабля, пробила его, а воспламенившийся гелий разорвал в клочья оболочку. Промахнуться по такой мишени было слишком сложно.