Зачистка территории
Шрифт:
Через минуту Хомяков ввалился с некоторой одышкой на заднее сиденье. Теперь их уже было трое – потихоньку собиралась старая школьная компания.
– Вы куда собрались, парни? – спросил Хомяков.
– Сейчас к Пашкиной тетке заедем на огород, он ключи возьмет от квартиры, а потом планируем где-нибудь посидеть, – разъяснил Шахов
Хомякову, пока Павел разворачивал машину.
Тут же чувствительно тряхнуло, скребанули глушителем на колдобине. Павел чертыхнулся. Хомяков же сказал:
– Я бы с вами поехал, да мне надо еду домой забросить и еще кое-какие мелкие дела сделать, а потом: давайте действительно посидим где-нибудь – скажем так, через часик? Можно было,
Бывшие наши, наверняка, его и держат, и по-другому, наверно, не могут. Некая национальная особенность! Мой дядя Сеня на войну-то по молодости лет не попал, но после нее служил в так называемых оккупационных войсках в Германии. Он рассказывал такой эпизод.
Стояли они в каком-то то ли городке, то ли в деревне (а в Германии деревни не такие как у нас – там дома все каменные). И вот он как-то видит: в одном дворе играют детишки. Так вот, все дети деревенские аккуратно по-немецки одеты, в светлых рубашечках, даже с галстучками, в коротких штанишках на лямках и в гольфиках. Все очень чистенькие, и только один из них, который помладше, какой-то не такой. Вроде и одет так же, но весь чумазый, лямка одна с плеча съехала, гольфы спустились, под носом – грязь. Дядя Сеня поинтересовался, что это такой за ребенок и почему он так отличается от других детей. Может быть, больной какой-нибудь? Ему соседи сказали, что хозяйка родила его от стоявшего здесь в войну русского солдата, и вот такой получился ребенок. Это произвело на моего дядю довольно сильное удручающее впечатление. Здесь угадывалась некая страшная генетическая предрасположенность русских к беспорядку и хаосу. Нечто подобное, говорят, происходило, когда наши переселенцы прибыли обживать Восточную Пруссию – ныне Калининградскую область.
Переехавших туда из России поразила невиданная аккуратность и устроенность быта людей, живших там до них. А каким все это вскоре стало, вы и сами знаете. Можете съездить и посмотреть. Я там был.
Дядя тогда вот что подумал… – продолжал Хомяков рассказывать, пока машина медленно пробиралась через ямы.
Дядя Сеня, младший брат матери Хомякова, в юности был известный в
Любимове бузотер, весельчак и выпивоха. Им он остался и по сию пору, хотя был уже в возрасте далеко за полтинник. Был он знаменит еще и тем, что по пьяному делу на кухне они с другом однажды съели с хреном лечебный чайный гриб, будучи уверены, что это холодец. Бабке загорелось промывать гриб именно в тот самый день, и она, пока мыла банку, оставила его на подоконнике на блюдечке, а туда пришел дядя
Сеня со своим дружком. Впрочем, все истории с дядей Сеней имели общие места: "Выпили – показалось мало… Пошли взять еще…" Одну встречу с ним Шахов запомнил очень надолго, потому что дядя Сеня тогда напоил всю их компанию собственноручно изготовленным гороховым самогоном буквально до безобразия. И пока не напоил, не выпустил из дома. Когда ребята возвращались домой, их бросало от забора к забору
– как в сильный шторм. "Нет, это не дядя, это – злой магрибский колдун!" – прохрипел тогда сам Вова Хомяков, упершись
Можно сказать, что дядя Сеня был знаковой, в какой-то степени даже культовой фигурой в местном масштабе – примерно такой же, как и тесть Хомякова. Впрочем, тестя мало, кто из ребят видел вживую, но все, кто общался с Хомяковым, непременно о тесте слышали, поскольку абсолютно по любому жизненному поводу объявлялось его непререкаемое мнение. Может быть, тот в чем-то заменял Хомякову рано погибшего отца. Сам же отец Хомякова пьяный утонул на рыбалке при очень странных обстоятельствах. Хомяков пытался узнать правду, но тщетно.
Все участники той рыбалки молчали, буквально как рыбы. Чтобы раскрыть эту тайну, Хомяков с женой Татьяной и еще близкими родственниками однажды даже прибегли к спиритическому сеансу.
Подготовились, как полагается – перевернутая тарелка, написанные на столе буквы. И – сработало. Тарелка стала ездить. Осталась запись той жуткой беседы:
"- Папа, кто тебя убил?
– Их было много…
– А нужно ли мне отомстить?
– Они сами умрут собачьей смертью!
– Нужно ли мне к тебе на могилку приехать?
– Нет, береги Таню…" (То есть жену Хомякова.)
И так далее. Понятно, все женщины рыдают, в комнате стоит запах валерьянки. Жуть одна…
Наконец остановились у хомяковского дома в переулке Крылова.
Хомяков тут же вызвался, пока Павел с Шаховым съездят к тетке, позвонить другим ребятам из класса – вдруг кого еще удастся собрать.
Однако, в конечном итоге, переиграли: решили без Хомякова за город не ехать, поставили машину и договорились встретиться минут через тридцать. Сами же, Шахов с Павлом, пошли прогуляться к набережной.
Этот район города Любимова представлял собой самую красивую, но в то же время и наиболее жуткую его часть, поскольку разруха последних десятилетий была наиболее явно обозначена на фоне естественной красоты природы – высокого берега, реки и дальнего леса на другом берегу. На самом высоком месте все еще сохранился дом-усадьба бывшего владельца бумажной фабрики Петра Ельчанинова, построенный, кажется, году в 1910-м. Кроме того, Ельчанинов построил еще школу
(она сохранилась и поныне) и больницу (куда-то делась). В огромном окне парадной лестницы дома многие годы можно было видеть замечательные оригинальные витражи в стиле модерн, которые почти чудесным образом продержались аж до начала 90-х годов и уже тогда таким же чудесным образом пропали. Скорее всего, как сначала предположил Павел, подходя к дому, огороженному уже наполовину рухнувшим деревянным забором, просто кто-то из "новых русских" вынул стекла и увез к себе на дачу или же воры сняли и туда же продали.
Однако когда они подошли ближе, то оказалось, что витражи просто выбили камнями, причем, наверняка без всякой на то причины.
– Уж лучше бы сперли, чем разбили, – сплюнул с досадой Павел.
– Знаешь, в начале-середине девяностых была такая жуткая обстановка, что воровали всё. Даже дверные ручки откручивали. На комбинате хозяйственное мыло тырили в рабочих душевых и алюминиевые ложки и вилки в столовой. Столовые приборы вынуждены были выдавать под залог, – прокомментировал Шахов.