Зачистка территории
Шрифт:
"А дали по башке!" Павел поехал в указанную больницу. Странная была та больница – как проходной двор. С трудом отыскал он ЛОР-отделение.
Медсестры на посту не было, он сам нашел нужную палату. Там за столом больные играли в домино и во главе их – Вовка Юдин с перевязанной, как у комиссара Щорса, головой. Вид у него был испитой. Оказалось, пару дней назад в пьяной драке его хлестнули по уху велосипедной цепью.
Они обнялись. Павел, конечно, принес с собой бутылочку хорошего коньяка. Все обитатели палаты тут же взбодрились и возбудились чрезвычайно. Даже один лежачий после операции с забинтованной головой очнулся, замычал и тоже протянул дрожащую руку со своей поилочкой. А ведь Вовка Юдин был один из самых выдающихся людей армейского периода жизни Павла. Настоящий друг, надежнейший человек, красивый, бравый – девчонки замирали, когда они, будучи в увольнении, шли по улицам города. Говорили, что дочка командира полка будто бы от него забеременела и даже делала аборт. Хотя, может быть, и врали. Сам Юдин никогда об этом не рассказывал.
Надо сказать, что ожидание парня со срочной службы имело в
Любимове свой традиционный ритуал. Девчонка могла томно говорить всем подряд, у кого только уши есть: "Я жду из армии своего парня, поэтому на танцы сегодня не пойду". Или: "Сегодня буду танцевать только быстрые танцы, потому что мой парень в армии". Или:
"Вынуждена пойти на дискотеку одна, но целоваться ни с кем не буду, потому что жду своего парня". Существовала целая процедура переписки, пересылки фотографий, на которых все девушки были со взглядами, устремленными вдаль, а все мальчишки были уже вовсе не мальчишки – а бравые воины, защитники Отечества. Хомяк рассказывал, как все они снимались в одной и той же форме с множеством значков, одолженной у одного доброго старослужащего за бутылку. Впрочем, у фотографа в гарнизоне можно было найти любую форму – хоть генерала – у него для этого был специальный запас. Друзьям могли прислать и более жесткую фотку: со штык-ножом в зубах, где сзади чьи-то босые ноги свисают – будто бы там повешенный.
Будучи в армии, Павел какое-то время тоже переписывался с Олей, но однажды она как-то не так ответила ему – он забыл, что конкретно там было написано, но будто что-то треснуло. А потом все действительно закончилось. Он запомнил тот момент, словно фотографию или застывший кадр из кино. Он тогда сидел вечером в курилке на скамеечке, хотя и не курил, – просто место там было спокойное, – из немногих на территории части, где тебя не шпыняли. И еще запомнил, что там было пыльное дерево и ясное вечернее небо, и вдруг налетел ветер. Павел только что получил письмо от матери. Мать опять, как и всегда, очень подробно писала про всех родственников, про племянников, про огород, а потом вскользь упомянула, что-де "твоя знакомая девушка Оля вышла замуж". И тут мир покачнулся, и невидимая ниточка, бывшая, оказывается, до этого очень прочной, – та, что связывала его с прошлым доармейским существованием и всем городом
Любимовым, вдруг лопнула, и он, сидя на скамейке, потерял равновесие. Впрочем, за службу еще человек пять знакомых парней получили письма от девчонок о том, что встретили другого и выходят замуж – в 18-20 лет два года ожидания кажутся слишком длинными.
Рассказывали, что в какой-то части один солдат будто бы даже вешался или стрелялся по этому поводу. Хотя может быть, это были легенды.
Впрочем, армия большая, разных придурков и скрытых психов там тоже очень много. Лично Павел никого из таких типов не встречал, а из знакомых ребят, все реагировали по-разному. Кто говорил: "А и пошла она…", но чаще, конечно, переживали. И Павел тоже как-то пережил.
Был отбой и снова подъем, все шло по заведенному распорядку.
Странные и необъяснимые поступки бывают у женщин. Армейский товарищ Павла по имени Коля Поленок во время службы переписывался с одной девушкой из Краснодарского края. По фотографии была она очень симпатичная, разве что глаза не очень ясные – с поволокой, Павел таких опасался, но Коле она нравилась. Он часто говорил ребятам:
"Женюсь, буду полеживать на песочке у Черного моря, есть арбузы и ничего не делать!" – сам-то он был из Сыктывкара. После дембеля он сначала заехал к себе домой, а потом двинул к ней. Так вот, девушка эта прислала ему денег, чтобы он обязательно взял от Краснодара такси и подъехал к самому ее дому и чтобы без всяких вещей, а только плащ в руке – и чтобы все это видели.
Впрочем, наиболее интересная история на эту тему личных отношений произошла с другим его армейским дружком – Витькой Фоминым. Перед армией Фомин с друзьями, видать, хорошо погуляли, так что уже через девять месяцев ему в армию из дома отправили письмо, вложив туда карточку недавно родившегося ребеночка, и на фотографии этого пупса бабушкиной (то есть собственно мамаши Фомина) рукой было написано:
"Дорогой папочка, приезжай скорей!" Павел, который непосредственно присутствовал при чтении этого письма, вспоминал об этом так: "Я никогда не видел человека более бледного, а потом более красного, чем Фома – и все этого за одну минуту". Фомин тут же написал в ответ, что никакой такой Лены (так, оказывается, звали маму малыша) знать не знает, и чтобы "гнали ее в шею", и что ребенок наверняка вовсе не его, потому что "все драли всех" и что "он не намерен" и так далее… Родители Фомина, получив это письмо, заперлись на кухне и устроили там совет, как им быть дальше. Лена, впрочем, что-то почувствовала или как-то узнала. Мамаша Фомина видит ее на следующий день всю в слезах и сразу кидается к ней: "Ой, что ты, Леночка, у тебя же молоко пропадет!" – "Он нас не любит!" – "Не переживай! Он, как увидит своего сынульку Петечку, (чмок-чмок, сю-сю-сю) чистую свою копию, то сразу же и оттает…" – ну, и конечно, обе, обнявшись, тут же плачут радостными слезами. Через год с хвостиком возвращается из армии Фомин, орет: "Какого черта она в моей комнате делает, и все с места сдвинула?" Ему несут ребенка как икону. Он отворачивается. В конечном итоге, родители поперли из дома его самого, сказав: "Можешь делать, что хочешь, а Петечку, нашего любимого внука, мы никому не отдадим, и никуда они с Леной отсюда не уйдут, а тебе еще совестно будет о ребенке!" Фомин тут же пустился в загул и вот через пару дней заявляется в дымину пьяный и рвется в комнату к Лене и ребенку. Родители устроили в дверях заслон, мать схватила скалку, отец – кочергу, хотели уже и соседей на подмогу звать. "Если она мне как бы жена, мать моего ребенка, что ж вы меня к ней не пускаете!?" – орет Фомин. Лена в комнате в плач, ребенок, естественно, тоже завопил. Дом весь проснулся, гудит, соседи в нижнем белье свешиваются через перила. В конце концов, кто-то вызвал милицию, Фомина скрутили и увезли в отделение. И что же, в конце концов? Перебесился. Все-таки ребенок – родная кровь! В результате они с Леной поженились, живут все вместе и счастливы. Павел даже был на той свадьбе. Хорошо тогда погуляли.
Многие отмечают, что в армии начинаешь ценить самые простые физиологические радости жизни: например, какое наслаждение просто лежать в траве, смотреть в небо, никуда не бежать и ничего не делать; какое счастье поесть горячего супа с мясом, а потом, пардон, сходить по большой нужде – тоже, кстати, очень реальное удовольствие: сидишь в одиночестве в известном домике на отшибе, старясь не дышать носом, читаешь клочок газеты неизвестной давности, смотришь в щели на горы. А какое чудо напиться воды из родника в жаркий день после долгого мучительного перехода! Это было простое, животное счастье. Как-то, будучи посланными по какому-то делу, Павел с Вовкой Юдиным продрыхли у леса на стогу сена, считай, почти целый день. А однажды Павел, еще по первому году службы, без зазрения совести и каких-либо моральных терзаний трахнул жену своего же лейтенанта – причем она сама того хотела. Зачем-то тогда зашел к ним в квартиру, и все случилось как бы само собой – прямо на столе и на полу. Теперь это было бы трудно понять, но тогда они были очень молодые и здоровые животные. А в Любимове Павел появился лишь однажды очень ненадолго сразу после дембеля, и тоже был замечательный момент, когда он шел по весенней улице, цокая подковками надраенных сапог, в сдвинутом на затылок голубом берете – невообразимо красивый в своей обвешанной значками дембельской форме гвардии старшего сержанта воздушно-десантных войск. И была тогда даже мысль с замиранием в груди, как перед прыжком с парашютом:
"Вдруг встречу ее? Вдруг бросится ко мне?" Но он уже никогда не встречал Ольгу. Позже узнал от кого-то, что как раз в это самое время Оля родила первого ребенка. Потом Павел поступил в училище, и там вдруг (неожиданный казус!) оказалось, что вот он, считающий себя опытным бойцом, теперь снова превратился в ничего не умеющего новичка. Довольно щуплый на вид инструктор по рукопашному бою кореец по фамилии Пак делал с ним все, что хотел. Специально на нем и показывал приемы.
А первая его любовь, Оля, оказывается, вышла замуж за парня по фамилии Королев, который пришел из армии через год после того, как забрали Павла. Павел когда-то его наверняка даже видел, но в лицо абсолютно не помнил – Королев был из другой школы, на два года старше Павла. Не исключена была ситуация, что как раз-то его,
Королева, Оля и ждала из армии, а Павел был просто эпизодом этого ожидали. После армии, уже женившись на Оле, Королев, поступил на вечерний факультет строительного института в Москве, там же работал на стройке и очень быстро пошел вверх по карьерной лестнице без резких взлетов и падений. И наконец, стал чуть ли не совладельцем крупной строительной фирмы, так что, в конечном итоге, оказался довольно успешным человеком. Известно, что они с Олей так и живут в
Москве, вполне обеспечены, а по российским меркам – даже богаты, и, говорят, у них уже трое детей. То есть, как однажды подумал Павел, это, может быть, оказался неплохой выбор для Ольги. Что бы там ни было, это была первая его настоящая любовь, и он бережно хранил память о ней, и был искренне рад, что у Оли все хорошо.
Наконец, вернувшись к дому Хомякова, Шахов с Павлом сели в машину, просигналили. Хомяков тут же вышел и, отдуваясь, втиснулся на заднее сиденье. Тронулись. Разговаривая ни о чем, выехали из города, потом свернули с трассы на разбитую дорогу, ведущую к садоводствам. Ехать до теткиной дачи было не более двадцати минут.
Четверть часа – и ты уже за городом – недостижимая для обитателей мегаполисов привилегия жителей маленьких городов, впрочем, во все времена державших огороды, участки под картошку, а потом постепенно застроив их разнокалиберными дачными домишками. Место, где располагался участок тетки Лили, было очень хорошее – на высоком берегу. Вода тоже была рядом – большой пруд, каким-то образом постоянно наполнявшийся из бьющих на его дне родников. Сложно было понять, как эти водоносные слои поднимаются на такую высоту. Вроде других возвышенностей вокруг не было, и как здесь создается водяное давление Шахов, довольно посредственно учившийся в школе по физике, понять никак не мог. Отсюда имелся и удобный спуск к реке, берег которой зарос камышом, кустами и был застроен сарайчиками для лодок и лодочных моторов.