Зачистка
Шрифт:
— Снейк, скотина, — улыбнулся Мунлайт. — Как же я рад тебя видеть.
На бледном бородатом, как у Санта Клауса лице промелькнуло радостное узнавание.
— Сколько раз я просил тебя не называть меня Снейком.
— И как вас величать прикажете, батюшко «не Снейк»?
— Зови Змеем. Или русский язык забыл? Хаосит несчастный.
— Само такое, — беззлобно отмахнулся Мун и подошел ближе.
Снейк выглядел больным, уставшим и замученным. Бородища торчала клочьями. Выставленная вперед правая
Мунлайт уселся на бревно рядом.
— Это все? — кивнул на повязку.
— А тебе мало? — удивленно вылупился бородатый. — Хотя понятно дело, нога-то не твоя.
— Дурак ты, Снейк. Видать Угрюмый в самом деле сильно нервничал, когда на спуск давил. А то лежать бы тебе здесь совсем без ног. Чего там?
— Бедро навылет, — сердито пробурчал бородатый. — Кость не задело, жилы вроде тоже целы.
Мунлайт покосился на раненого со странным выражением. Больше везения перепало только ему, вылезшему без ощутимого вреда для здоровья из аномалии.
— Ты в рубашке родился. А бинтовал кто?
— Кто-кто? Ты тут много народа видишь? Сам и бинтовал. Жгутом перетянул, промыл, перебинтовал. Ну и вколол, чего под рукой было. Барахла вы здесь много побросали. Оружие похватали только. А жратвы, медикаментов и прочей ерунды — жопой жуй. Могу магазин открывать.
Мун встал с бревна и поднял с земли автомат. Этот самый «Вал» он держал в руках еще утром, а кажется, будто с тех пор целая жизнь прошла.
— Патронов нет, — хмуро предупредил Снейк. — Тут какая-то дрянь в тумане шлендрала, я и разрядил все до железки. Так что один «калахан» на двоих. И пара пистолетов припрятана.
Мун кивнул и отложил в сторону бесполезный «Вал». От автомата, хоть он трижды специальный, без боекомплекта толку ноль. Психологическим оружием здесь никого не напугаешь. Хочешь чего добиться — стреляй. А таскать на себе лишнее железо охоты нет, хотя и выбрасывать редкий ствол глупо.
Костер уже не горел, а тлел понемногу. Дымились жидкими струйками обугленные головешки. Запаса дров, кроме гнилого бревна, возле которого устроился Снейк, не нашлось.
— Я пойду хвороста наберу, — решил Мун. — Ты посиди пока.
— Не волнуйся, не уйду, — фыркнул бородач.
Пока он блуждал в тумане в поисках чего-то, что горит, почти совсем стемнело. Ночевать в Зоне, да еще в этом тумане, от которого сам черт не знает чего ждать, не хотелось смертельно. Вот только вариантов не было. Идти сквозь Зону и туман ночью и вовсе было самоубийством. Тем более с раненым на шее.
Ладно, ночь переживем, а там поглядим. Главное, чтобы у Снейка заражения не пошло. А то ночевка может стоить ноги. А без ноги мужику в Зоне не жизнь. Да и не в Зоне тоже.
Стараясь думать не о прошлом, будущем и прочих категориях, толкающих на ненужные фантазии, Мун принялся реанимировать костер. Прошлое копать глупо. Будущее прогнозировать наивно. А вот позаботиться о насущном — самое оно. И руки при деле, и ерунда всякая в голову не лезет, и дело опять же полезное.
Снейк все так же сидел у бревна и мучился. Не то от бездействия, не то от боли в простреленном бедре. Как, интересно, он вообще сюда дополз, если его, как он говорит, все бросили? Хотя, с другой стороны, можно и стометровку на сломанных ногах пробежать и на дерево со сломанным позвоночником влезть. Болевой шок штука такая.
Костер тихо потрескивал в темноте. С краю притулились две вскрытые жестяные банки с какой-то консервированной ерундой. На банке было написано «голубцы», но содержимое на голубцы походило мало. Впрочем, консервы — они и в Африке консервы. И похожи они на консервы, а не на то, что на них написано.
Пока Мун возился с костром и консервами, Снейк вкатил себе в ляжку новую дозу какого-то анальгетика и теперь ловил кайф от жизни. Боль видимо немного поутихла, и бородатый принялся приставать с расспросами.
Мунлайт отвечал нехотя. Чего рассказывать, если он и сам половины не знал. Да и то, что знает, не слишком приятно.
— Значит, Карася больше нет, — задумчиво произнес бородатый.
— Снейк, я ему горло вот этой рукой перерезал, — продемонстрировал Мун свою левую. — Думаешь, с этим живут?
— Не знаю, тебе виднее. Тебе с этим жить.
— Я не про себя, — огрызнулся Мун. — Я про Карася. И не хрен мне на совесть давить. Когда меня хотят убить и вопрос стоит о выживании, совесть не котируется.
— Жаль его, — задумчиво пробормотал Снейк. — Говнюк конечно тот еще был, но анекдоты травил весело.
— Анекдоты у него были бородатые и человек он был дрянной, — отрезал Мун. — И вообще, с какого перепуга ты вдруг начал шестерок Васькиных жалеть?
Услыхав про Ваську Кабана, Снейк встрепенулся.
— А этот где?
— Там же, где и его шестерки, — пробурчал Мунлайт.
Ковыряться в воспоминаниях ему не хотелось совершенно. День выдался суетный и стыдный. Ничего светлого в нем не было, гниль одна.
— Его тоже ты? — не отставал бородатый.
Мун мотнул головой и принялся выуживать из костра согревшиеся консервы.
— А Угрюмый с мальчишкой со своим что же?
— Ушли… Ё-мое!
Мун отдернул руку и принялся зло трясти обожженными пальцами.
— Когда я видел их последний раз, они живые и здоровые возвращались обратно. Так что, если приключений на задницу не нарыли, то сейчас приняли по двести пятьдесят на рыло и дрыхнут в каморке у Угрюмого.