Задача трех тел
Шрифт:
— Бетюном? — изумилась Е.
— Да мы просто не знаем, как имя этого иностранца, вот и зовем его «Бетюн».
— Он врач?
— Нет. Он сажает на холмах деревья. Уже, почитай, три года.
— Сажает деревья? Зачем?
— Говорит, для птичек. Тут, говорит, есть один вид — вот-вот исчезнет.
Новоприбывших разобрало любопытство, и они попросили руководителя отвести их к «Бетюну». Все поднялись по тропе на пригорок, и руководитель указал на одно место среди лессовых пустошей. Глазам Е предстала радостная картина: один из склонов был покрыт молодым лесом. Казалось, будто на старый пожелтевший холст плеснули зеленой краски.
Вскоре они увидели иностранца. Если не считать светлых волос, зеленых глаз, потертых джинсов и ковбойского вида куртки,
Эванс извинился, что не может предложить гостям что-нибудь выпить: кофе давно закончился; вода была, но в распоряжении Эванса имелся только один стакан.
— Можно спросить, чем же вы здесь, собственно, занимаетесь? — поинтересовался один из коллег Е.
— Спасаю жизни.
— Спасаете жизни?.. Чьи — местных жителей? Конечно, здешняя экология…
— Да что вы все заладили одно и то же? — неожиданно вспылил Эванс. — Значит, чтобы считаться героем, надо непременно спасать человеческие жизни, да? А спасать другие виды — это так, чепуха?! Кто дал людям право так заноситься? Не-ет, люди в спасении не нуждаются. Они и без того живут лучше, чем заслуживают.
— Нам сказали, что вы пытаетесь сохранить какой-то вид птиц…
— Да, ласточку. Подвид северо-западной бурой ласточки. Ее латинское наименование слишком длинно, не стану вас затруднять. Каждую весну они, следуя древнему непреклонному инстинкту, возвращаются с юга. Они гнездятся только здесь; но поскольку лесные массивы сокращаются с каждым годом, птицы лишаются деревьев, на которых можно было бы свить гнездо. Когда я открыл этот подвид, в нем насчитывалось не больше тысячи особей. Если так будет продолжаться, то лет через пять от него ничего не останется. Деревья, которые я посадил, стали для ласточек домом, и популяция понемногу растет. Нужно посадить еще — пусть этот Эдем станет побольше.
Эванс предложил гостям посмотреть на птиц в телескоп. С его помощью они наконец разглядели нескольких черных пичуг, стремительно носившихся между деревьями.
— Не бог весть какие красавицы, правда? Конечно, моей ласточке далеко до любимицы публики гигантской панды. На этой планете каждый день вымирают какие-нибудь виды, не удостоившиеся интереса толпы.
— Вы посадили все эти деревья сами, в одиночку?
— Большинство. Вначале я нанял в помощники кое-кого из местных, но деньги скоро кончились. Саженцы, ирригация — все стоит очень дорого. И знаете что? Мой отец — миллиардер, президент международной нефтяной корпорации — прекратил спонсирование. Да я и сам не хочу больше пользоваться его деньгами.
Оттаяв, Эванс, казалось, торопился излить все, что накопилось на душе.
— Когда мне было двенадцать, нефтяной танкер водоизмещением тридцать тысяч тонн, принадлежавший отцовской компании, сел на мель у Атлантического побережья. Больше двадцати тысяч тонн сырой нефти вылилось в океан. В то время наша семья проводила отпуск в пляжном доме недалеко от места аварии. Услышав новость, отец первым делом озаботился тем, как бы избежать ответственности и свести ущерб для компании к минимуму.
В тот день под вечер я отправился взглянуть на этот ужас. Море было черным, волны, затянутые липкой жирной пленкой, еле плескались. Пляж тоже был весь покрыт нефтью. Я и несколько добровольцев занялись поисками еще живых птиц — те, увязшие в густой нефти, походили на черные статуэтки, изваянные из асфальта, только глаза двигались. Эти глаза, взирающие на меня из черной гущи, снятся мне до сих пор. Мы буквально вымачивали птиц в моющих средствах, пытаясь удалить нефть. Это была адски сложная задача: перья слиплись; стоило только потереть чуть-чуть сильнее — и они сходили вместе с нефтью… К вечеру большинство птиц умерло. Я сидел на черном берегу, изможденный, измазанный с ног до головы, смотрел, как солнце садится в черную воду, и мне казалось, что настал конец света.
Я не заметил, как сзади приблизился отец. Он спросил, помню ли я тот маленький скелет динозавра. Еще бы не помнить — во время разработки одного нефтяного месторождения нашли почти полный скелет динозаврика. Отец купил его за бешеные деньги и установил в саду при дедушкином особняке.
А потом отец сказал вот что:
«Майк, я рассказывал тебе о том, как вымерли динозавры: на Землю упал астероид; мир сначала превратился в море огня, а затем погрузился в долгую эру тьмы и холода… Однажды ночью ты очнулся от кошмара — тебе приснилось, будто ты попал в ту ужасную эпоху. Сейчас я скажу тебе то, что хотел сказать той ночью: если бы ты на самом деле жил в меловом периоде, тебя можно было бы считать счастливчиком. Время, в которое мы живем, намного страшнее. Виды животных вымирают сейчас гораздо быстрее, чем в позднем меловом. Нынешнюю эпоху с полным правом можно было бы назвать эпохой массового вымирания. Сынок, то, чему ты стал свидетелем сегодня, — лишь незначительный эпизод в намного более грандиозном процессе. Мы можем прожить без морских птиц, но мы не можем прожить без нефти. Ты в состоянии вообразить себе жизнь без нефти? Помнишь ту чудесную «феррари», которую я подарил тебе на твой прошлый день рождения и пообещал, что ты сможешь сесть за руль, как только тебе исполнится пятнадцать? Но без нефти «феррари» лишь куча металлолома. Когда тебе хочется навестить дедушку, ты садишься в мой личный самолет; каких-то десять часов — и ты по ту сторону океана. Но без нефти тебе пришлось бы болтаться в море на паруснике больше месяца. Таковы законы цивилизации: прежде всего надо обеспечить существование и комфорт человеческой расе. Остальное второстепенно».
Отец возлагал на меня большие надежды, но я их не оправдал. Глаза несчастных погибающих в нефти птиц преследовали меня все последующие дни и определили дальнейшее течение моей жизни. Когда мне исполнилось тринадцать, отец спросил, кем я хочу стать, когда вырасту. Я ответил: хочу спасать жизни. На самом деле моя мечта не была такой всеобъемлющей, я всего лишь хотел спасать виды, которым грозит вымирание: не очень красивую птицу, неказистую бабочку, жука, на которого никто никогда не обратил бы внимания… Позже, изучая биологию, я специализировался на охране птиц и насекомых. С моей точки зрения, я занимаюсь великим делом. Спасение птиц или насекомых ничуть не менее важно, чем спасение людей. «Все жизни имеют равную ценность» — таков основной принцип общевидового коммунизма.
— Как вы сказали? — Е подумала, что ослышалась.
— Общевидовой коммунизм. Это идеология, которую я сам разработал. Или вера — называйте, как хотите. Ее основное убеждение — что все виды на Земле созданы равноценными.
— Это далекий от практической жизни идеал. Наши сельскохозяйственные культуры — тоже живые виды. Когда речь идет о выживании человечества, равенства, о котором вы говорите, быть не может.
— Рабовладельцы в давние времена наверняка думали о своих рабах примерно так же. И не забудьте о технологиях: настанет день, когда человечество будет производить пищу на фабриках. Поэтому заложить идеологические и теоретические основы следует заранее. В самом деле, общевидовой коммунизм — это естественное продолжение Всеобщей декларации прав человека. Французская революция произошла двести лет назад, а мы с тех пор не продвинулись ни на шаг. Если взглянуть под таким углом зрения, становится видно все двуличие и эгоизм человеческой расы.