Задание "Попадос"
Шрифт:
– Все-таки залезла к нему в постель? Понесла от него? Ты не будешь с демоном! – в секунду мама оказывается между нами и загораживает меня собой, словно отец хотел причинить мне боль.
– А давно ты перестал быть демоном? – ее голос дрожал, и я поняла, что она плачет. – Радор, ты чертов эгоист! С кем она должна быть, если не с ним?! С кем?
– Не может быть, – выдохнула я. – Ты демон?
Уткнувшись лицом в ладони, он глухо прорычал и упал обратно в кресло. Мама подбежала ко мне и крепко обняла, пряча свои слезы, а я стояла, не шевелясь.
– Я люблю его, – проговорила губами, глядя в глаза отца.
Не понимала, почему он против. Почему все оборачивается против нас? Кажется, что только мать желала мне счастья с этим демоном.
– Дай нашей дочери самой решать…
– И потерять её? Нет!
– Ты мог быть на его месте! И я бы побежала тебя спасать!
– Я бы никогда не поставил твою жизнь под удар, так как делает сейчас Сурдо! Этот чертов парламент только и ждет, чтобы использовать Агнесс ! Ты хоть знаешь, что будет, если они узнают кто ты? Сурдо и не снились такие пытки, которые ждут тебя…
– Моя жизнь будет самой ужасной пыткой, если Рэнтариэля убьют.
– Тебе есть ради чего жить, – выдавливал он через себя. – Не надо подвергать себя и ребенка опасности.
– Какого ребенка? Я не беременна!
– Где-то я такое уже слышал, – усмехается он, а мама оборачивается ,перенося на него сокрушительный взгляд и как-то все становится на места.
– Неужели ты ничего не можешь сделать? Я уверена, что за всем этим кроется что-то другое. Что-то больше чем моя сила или сам Сурдо или фолиант, который так необходим парламенту. И существует ли вообще этот фолиант?
– Удивительно, – произнес он. – Ты была такая отреченная от всего и даже от нас. Стойкая, целеустремленная. А теперь впервые за столько лет кто-то стал для тебя важнее, чем погоны.
Отец предоставил мне документы, где описывалось, в чем обвиняют Сурдо. Главное обвинение, принадлежность к демонической расе. Последующие перечисления: убийство главы парламента, причастность к похищениям ведьм, скрытие государственных артефактов, являющиеся достоянием империи. Это было явно про фолиант. Его действительно изъяли из кабинета Сурдо, как сказал отец. Но нехватка очень важных страниц делает из фолианта блокнот с нелепыми и безумными сказками. Почерк Сурдо был идентифицирован. Он действительно что-то планировал. Но я не собиралась думать о каком-либо перевороте. Ничто не будет для меня действительностью, пока сам Рэн не скажет об этом.
Еще одна свежая новость, занесенная в «обвиняется в …» – это разоблачение Сурдо в попытке захватить империю. Чушь полнейшая… Если бы он на это и решился, то только с монархом заодно, а точнее, наоборот. За компанию с монархом и то скуки ради. Мне и без того слабо верилось в правление империей через две стороны, которые, как оказалось, активно спорили между собой или же делили правление.
Не в силах ждать суда я отправилась к Рэнтариэлю. Его заточили на острове, где располагалась одна из самых страшных тюрем страны. А страшная она была не из-за своего мрачного вида, а из-за пыток. Крики заключённых распространялись на километры и могли сниться по ночам. В голове возникла ужасающая картина как истерзанный Сурдо без сознания лежит в сырой и холодной камере. Тошнота тут же подкатила к горлу, и головокружение чуть не спустило меня в обрыв с канатного моста, который и так держался разве что на соплях великих орков.
Несколько дней в разлуке с ним казались долгими месяцами. Содрогаясь, я подошла к камере. Сейчас он не был похож на себя. Истощённый, избитый, в ранах и ссадинах. Мое сердец сжималось от боли и рвалось наружу. Я хотела броситься к нему, но не могла подать и виду своих чувств. Держать себя безразлично и отстранённо, это высшее наказанием для нас обоих.
– Оставьте меня, – сказала охраннику, но тот что-то промямлил и я, пользуясь своими полномочиями, ткнула пальцем на погону с тремя золотыми звездами, указывающую на статус.
Рэн поднял голову и медленно его глаза пробежались по мне, остановившись на моих глазах. Брови собрались в хмурую линию, а потом он хрипло выдохнул и снова прикрыл глаза. На лице местами были ссадины, а белая рубашка пропитанная кровью плотно прилегала к телу.
– Белла, – прохрипел он и раскрыв глаза снова попытался встать. Я не могла выдавить из себя ни слова. Медленно держась за живот он подошел к решетке.
– Рэн… Что они сделали с тобой…
– Как ты здесь оказалась?
– Прости меня, это все из-за меня. Я во всем виновата, – он усмехается в своей манере.
– Белла ни в чем не виновата. Но мне хотелось бы знать… кто ты?
– Агнесс… Агнесс Найваро, – слёзы по новой стрельнули из глаз.
– Капитан, стало быть, – улыбнулся, разглядывая погоны, и тут же скривился от боли. – Надеюсь, ты счастлива? Я вот… – снова усмехаясь, выплёвывает кровь. – Безмерно счастлив. Капитан Найваро при всей своей вражеской прямолинейности свойственной демонам, я сберегу ваш секрет и унесу его с собой в могилу.
– Я пришла, чтобы помочь, Рэн.
– Помочь... – его безнадежный взгляд выворачивал душу, и я двинулась ближе к решетке, что так и норовила ударить током. – Кто же ты, виденье или же ангел из преисподней пришедший по мою душу?
– Я все так же девушка, с которой ты проводил прошлые ночи.
Просунув руки через решетку, я коснулась его щеки. Ток стремительно бегал по моему телу, но бил он не сильнее, чем легких мороз по коже. Рэн схватил мою руку и крепко поцеловал ладонь, оставляя на ней кровавый отпечаток. Резкое головокружение заставило упереться рукой о стену, Тошнота подступила к горлу, и воздуха становилось мало в узком коридоре, где гулял до дрожи ледяной ветер. Рэн отпустил мою руку и отошёл на пару шагов.
– Теперь ты в опасности.
– Скажи что это неправда. Скажи мне, что ты не планировал никакой переворот и не убивал никого из парламента. Скажи…
Но он молчал и даже не смотрел мне в глаза.
Мне нужно быть спокойной и рациональной, но я ничего не могу поделать с этой болью, что рвет меня на части и сжигает изнутри .
Несколько секунд превратились в вечность. Рэн подошел ближе, почти упираясь грудью в решетку, но я резко выставила руку вперед, и он остановился. Смотрел на меня, а я чувствовала, как ровно и спокойно бьется его сердце.