Задание
Шрифт:
— Как звать? — громко спросил Леденцов.
— Миша.
— А отчество? — еще повысил он голос.
— Михайлович.
— И фамилию бы должен носить — Мочин. Представляю: второй Михаил Михайлович Мочин.
Ирка уронила ложечку, которая звякнула в тишине неподобающе громко. Артист хотел было отхлебнуть чаю, да вроде бы забыл, разглядывая ребенка. Бледный смотрел на младенца, как на «летающую тарелку», впорхнувшую в форточку. Шиндорга обиженно улыбался.
— Пусть лежит в кроватке, — решила Валентина.
Вернувшись, она села
— Валя, мы договорились, что ты все расскажешь, — напомнил Леденцов.
— Кому это интересно, — слабо возразила она, показывая лицо.
— Нам, — заверил Леденцов.
Валентина помешала чай, хотя сахару не клала, и начала говорить неуверенно, словно ощупывая словами своих гостей.
— Приехала я из Псковской области, поступила учиться в техникум, поселилась здесь, в общежитии… Как-то пошла с девочками на пляж. Не такая была, а веселая, загорелая, в австралийском купальнике. Там и встретила Мишу, Михаила Михайловича Мочина. Познакомились. Ну, как он ухаживал, рассказывать не буду. Чистое заграничное кино… А потом он предложил все бросить и переехать к нему. Сказал, на виллу. Я, конечно, беспокоилась о техникуме. Страшно бросать. Миша смеялся: «Кто не рискует, тот не пьет шампанского». Ну и поддалась…
Валентина умолкла. Ее лицо стало розоветь — от чая ли, от воспоминаний ли, от стыда ли… Леденцову хотелось, чтобы Валентину расспрашивали сами ребята. Но они сидели хмуро и скованно. Ирка от удивления распустила губы, и ее темные глаза потеряли обычный маслянистый блеск, точно она забыла их промыть. Грэг недоуменно и сильно дергал себя за волосы, намереваясь их выщипать. Бледный, казалось, думает о чем-то тяжело и никак не может додуматься. Лишь Шиндорга делал вид, что его все это не касается, поэтому пил чай со вкусом, как духманистый нектар.
— А чем у него занималась? — спросил Леденцов, так и не дождавшись активности ребят.
— Обеды готовила, убирала, гостей принимала…
— Как он тебя звал?
— Крошкой.
— Сколько тебе лет? — вспыхнула Ирка, услыхав про эту «Крошку».
— Восемнадцать.
— Значит, к Мочину пришла еще несовершеннолетней, — подсказал Леденцов.
Он вдруг обратил внимание, что его подопечные сидят виновато, словно их в чем-то упрекают. Почему? Ведь разговор о Мочине. Может быть… У Леденцова опять, как уже бывало, все забилось от подавляющей радости. Говорят, стыд глаза не ест. Еще как ест: им стыдно за Мочина, за друга. И в голове Леденцова понеслась логическая цепь: коли стыдно, то Мочина раскусили; если раскусили, то осудят; а если осудят, то уйдут…
— А любовь? — опять спросила Ирка, вызвав у Шиндорги веселое подрагивание губ.
— Тогда он мне нравился.
— А ты ему?
— Не знаю.
— И не спросила?
— Не раз. А он тоже спросит: «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?»
— Мадам, — прервал диалог Артист, посчитав вопрос ясным, — чем все кончилось?
Валентина чуть
— Забеременела, и Мочин меня выгнал.
— Как это — выгнал? — усомнился Бледный.
— Культурно, с выходным пособием.
Шиндорга кашлянул и заметил солидным тоном:
— У нас женщина равноправна. Не надо было к нему клеиться…
Ирка с тигриной мягкостью привстала и вцепилась правой рукой в его волосы. Шиндорга двумя руками пробовал оторвать ее пальцы, но, видимо, отрывал вместе со своей челкой. Леденцов вмешался:
— Ир, ребенок за ширмой…
— Вот только что ребенок, а то бы он облысел.
— Что-то Губа стала много пылить, — угрожающе сказал Шиндорга, поглаживая голову.
— Замкнись, — велел Бледный.
Казалось, что на слова Шиндорги можно и не ответить, но Валентина заговорила:
— Сама виновата, правда… Не я одна. До меня была девушка… Нарочно родила, чтобы Мочин на ней женился. Потом ребенка сдала в детдом и уехала в другой город. Верно, клеилась…
Неожиданно Валентина повела плечами, тряхнула головой и села осанисто. Ершистые волосы, повинуясь какой-то удали, сложились в короткую и модную прическу. Глаза утратили сонь, блеснув жизнью. И стало видно, что Валентина молода и привлекательна.
— Лето, жара. У Мочина на участке бассейн с пляжиком. Гости плавают. А я в бикини сижу на коврике и перебираю струны ситары. Индийский инструмент, вроде нашей балалайки, только с длинной ручкой. Изредка гости выныривают, я наливаю охлажденного шампанского, они пьют, похлопывают меня и вновь ныряют! Красиво!
— Клево, — согласился Шиндорга, косясь на Иркины руки.
— Ага, клево. А теперь ребенок на руках, деньги кончились, специальности нет, эту комнатушку просят освободить, к родителям ехать стыдно… Клево я попила шампанского, а?
Последние слова она выкрикнула истерично. И, зарыдав, упала головой на стол, на брошенные руки, на опрокинутую этими руками чашку. Ирка сорвалась с места и на правах женщины обняла ее и стала успокаивать странным тихим шепотом. Все почему-то встали. Чаепитие окончилось.
— К Мочину я больше ни ногой, — сообщил Грэг и прибавил для Валентины: — Проживем и без отца, без такого подлеца.
— Конечно, проживем! — подхватила Ирка и затрясла Валентину, словно хотела вытрясти из нее все слезы. — Мы поможем! Грэг, поможем?
— Разве может быть отцом, кто зовется подлецом? — согласился Артист.
— Поможем, — вдруг сурово бросил Бледный.
Леденцов понял, что они загадывают невероятную психологическую загадку, которую ему век не отгадать. А возможно, и никому.
Били школьников и отбирали у них деньги, не жалея. Дрались и воровали, никого не жалея. Заставили его, Леденцова, ограбить женщину, не пожалев. Раскурочивали автомашины, не жалея владельцев. Вчера, в сущности, пытали его физически и морально, не жалея… А вот сейчас готовы помочь женщине, которую видят впервые в жизни. Почему?