Загадать желание
Шрифт:
Вежливо поздоровавшись, я опустилась на свободное место и старалась не встречаться глазами с этим гостем.
Пустошь, – шептала подкравшаяся к бревенчатым стенам чернота, и казалось, что этот голос слышен не только мне.
– Как там? – спросил Леон.
– Пока спокойно, – хмуро ответил Фома.
Пустошь…
Ведь отсюда до Солончака – рукой подать… Я глянула в окно, за которым шелестел сад. Нет, дороги на север видно не было, но мне почудился запах поднятой копытами пыли и сухое дыхание мертвой земли.
Пустошь…
И
И – Арису рассказать. Обязательно. Он-то что-нибудь придумает.
Нет. Нельзя. Нельзя…
Только не вспоминать о Максиме. И… не выдать своих мыслей этому человеку, который, наверняка, уже не одного колдуна убил у охраняемой стражами границы.
Пустошь, Пустошь… Идем!..
До вечера Володя работал в кузнице, а старый кузнец Семен ворчал, что, дескать, снова всякую ерунду делает бесполезную, сырье переводит. Когда мы с Арисом заглянули, он как раз заканчивал лилию – красивую, почти как живую, только что не цветную, а серую.
Карина тихонько вошла и тоже любовалась процессом.
– Красиво, да? – в ее голосе слышалось неприкрытое восхищение и гордость.
– Я и раньше этим делом увлекался, всякую мелочь делал, – Володя вытер рукавом влажный лоб и улыбнулся. – Но у меня не получалось вот так быстро…
– А теперича ты колдун, – подал голос присевший в уголке Семен. – Вот и спорится дело… с чародейством-то!
– Наверное, – согласился Вова и снова принялся за работу.
Сгущались сумерки. Мы все ждали, что кто-то из тех, кто загадывал желания утром, придет к нам и скажет, что загаданное сбылось. Но… старичок, который сегодня, держа в руках выкованную Володей собачонку, пожелал вернуться домой, все так же сидел у палатки и смотрел в темнеющее небо.
– Что-то долго у них ничего не сбывается, – пробормотала я, оглядываясь на одинокий силуэт старика.
– Мало ли, что они загадали, – пожал плечами Арис. И глянул в небо: не полюбоваться звездами, а словно высматривал что-то. – Надо бы кое с кем посоветоваться.
При мысли об Огненном возмущенное шипение ударило по ушам. Я вздрогнула и тут же постаралась сделать вид, будто просто замерзла. Арис обнял меня, согревая.
– Ты чего? Тепло ведь…
Я прижималась к нему, мелко дрожа, и видела перед собой не засыпающую улицу, освещенную окнами домов, а пустынную дорогу, а за ней – равнину, на границе которой неподвижными черными фигурами, словно верстовые столбы, замерли стражи этого мира.
Пустошь, Пустошь…
В доме было душно.
Нам с Алиной постелили в хозяйской спальне, вместе с Настасьей. Женщина устала за ежедневными хлопотами, которых с появлением колдунов стало больше, и уснула сразу. Алина еще немного шепотом порасспрашивала меня о сестре Ариса и Володе, и тоже уснула.
А мне не спалось.
Мы с Арисом не сразу пошли в дом, а, спрятавшись в тени старой груши, долго еще не могли отпустить друг друга. И мне все равно было, увидит нас кто или нет, потому что боялась, отчаянно боялась того мгновения, когда Ариса не окажется рядом, и черные тени вновь заговорят со мной. Давно надо было все ему рассказать, но этого я боялась еще больше, сама не зная – почему. И теперь, на узкой лежанке, завернувшись в легкое одеяло, отчаянно пыталась спрятаться от зовущего, настойчивого шепота:
Пустошь, Пустошь…
– Тише! – накрыв голову подушкой, я надеялась, что они замолчат.
И очень удивилась, когда это на самом деле произошло.
Тишину нарушал шелест за окном, бухыканье разбуженного пса и посапывание лежащей рядом Алинки.
Кровать скрипнула, когда я поднималась. И предательски взвизгнула половица – стоило подойти к окну.
Душно…
Форточка распахнута, но ветер не залетает в окно. Только запах пыли.
Несколько пожухлых листьев сорвались с ветвей и кружат над пустынной дорогой.
Иди!..
Мгновения на крыльце – прислушиваясь, принюхиваясь. Приглядываясь. Ночь была ясной, и лунный свет выбелил дорогу, над которой, гонимые ветром, трепетали одинокие, раньше срока пожелтевшие листья.
Иди!
И запах полыни. Жухлых листьев и сухой полыни…
Иди!
Конюшня оказалась не заперта. Лошади недовольно фыркали, пока я неумело седлала серую длинногривую кобылку. Цепной пес едва слышно поскуливал из конуры, вглядываясь в сгустившиеся тени…
Отворилась, пропустив, калитка.
Иди!
Повинуясь безмолвному приказу, лошадь неохотно и тяжело тронулась с места, подкидывая круп, словно стремилась сбросить неприятную ношу. Роща расступилась, открыв изогнувшуюся дорогу. Пустую. Тихую.
Деревья, посеребренные луной. Черные тени у земли. И листья, гонимые ветром.
Идем, идем!.. Пустошь…
Дорога слегка поворачивала то вправо, то влево, огибая невысокие холмы. Забыв обо всем на свете, я напряженно всматривалась вперед и вдруг кубарем полетела на землю. Взбунтовавшаяся лошадка, презрительно фыркнув напоследок, развернулась и поскакала обратно, в Хмельки. Глухой перестук копыт вскоре затих. Отряхнувшись, я поднялась и пошла дальше.
Пустошь, Пустошь… Скорее!..
Тени у обочины поднимались, обретая формы. Неслышно ступая тяжелыми лапами, рядом двигались огромные черные ящерицы, от их длинных, усаженных шипами, хвостов, оставались следы на дороге.
Лес стал редеть, склоны возвышавшихся по обе стороны холмов были покрыты травой и кустарником. А потом дорога снова вильнула, выбралась из ущелья и побежала вниз, в широкую, пологую долину, в центре которой виднелись очертания домов – и сельских хат, и высоток. Среди них ажурными башнями поднимались радио– и телевышки, широкое полотно автомобильной трассы прорезало поселок и обрывалось, теряясь в растрескавшейся, как от засухи, мертвой земле Пустоши.