Загадать желание
Шрифт:
Подруга успела рассказать, что весь вчерашний день и всю ночь возле дома Андрея и Настасьи стоял караул: так уж вышло, что для жителей Хмельков произошедшее со мною больше не было тайной. Ночью, когда меня хватились, и Арис с Леоном поскакали вдогонку, кто-то из соседей увидел, сказал Фоме. Тот позвал нескольких человек и поехал следом. И если б случилось так, что он оказался бы у Пустоши раньше Горыныча, лежать бы мне на дороге со стрелой в спине. Или с несколькими – для верности.
Как Арис его убедил – я не спрашивала. Скорее всего, люди не посмели пойти против воли Огненного
– Я понимаю, – бубнил кто-то басом, и нам с Алиной было прекрасно слышно каждое слово, – я понимаю, что она не виновата, но…
– Виновата или нет – без разницы, – прерывал его резкий, смутно знакомый голос, видимо, принадлежавший самому Фоме. – Слишком опасно…
Говорили то громко, то затихали, словно шептались. И все спорили, решали… Нет, я уверена была, что в обиду меня не дадут, но если все же кто-то осмелится…
Наша, наша…
Ветер усилился, мешая подслушивать.
– Не волнуйся, – сказала Алина, ободряюще сжав мне руку. – Арис знает, что надо делать.
– Он сам сказал? – встрепенулась я, почувствовав облегчение: у Горыныча, как обычно, уже есть план действий, а значит, все обойдется…
– Он уже о чем-то договорился с Всемилом… Вчера, когда тебя привезли, Всемил прилетел в Хмельки – прямо на подворье Семеновой кузницы. Хотел на Володю посмотреть, на его фигурки.
– И как?
Алина пожала плечами.
– Леон там был. Говорит, половину статуэток Всемил просто в кулаке расплавил – не понравились. Сказал: мелко это все, поставить на полку и забыть. А вот так, чтобы любоваться, рассматривать, каждый раз искать новые детали, новый смысл – такого нет. Оттого и желания исполняются только самые простые. Поэтому велел Володе в Заповедный лес отправиться за наукой.
– Да уж, – я понуро уставилась на свои колени. – Знать бы еще, какую с него плату возьмут. Еще вернется калекой, что и жить не захочет…
– Не возьмут, – Алина понизила голос. – Арис потребовал у Всемила обещание, что Володя вернется живой и здоровый, и жители леса у него ничего не попросят за оказанную помощь.
– Верится с трудом, – я вздохнула и запоздало удивилась: – Потребовал?
Подруга молча кивнула.
За окошком золотисто-зеленым маревом колыхалась листва, на столике стояла пустая чашка из-под молока – Настасья утром принесла мне свеженького, парного. У ножек кроватей лежали наши с Алиной рюкзаки и раскрытая Арисова сумка, из которой он ночью доставал свечу, когда первая, принесенная хозяйкой, догорела.
– Володя вчера сразу собрался, взял у Фомы лошадь и уехал, – рассеянным жестом заправив за ухо светлую прядь, подруга посмотрела в окно. – Карина на Ариса разозлилась, решила, что это из-за него Володя уезжает, наговорила всякого… Видно, в ее семье Ариса хорошими словами не вспоминали, вот Карина и выдала все, что от мамы слышала.
Я представила, чего могла наговорить Горынычу сестра, и вздохнула:
– Обиделся?
Алина покачала головой:
– Вряд ли. Не до того… – и неожиданно улыбнулась: – Есть и хорошие новости! У людей стали сбываться желания. У тех, кому вы с Кариной фигурки Володины раздавали. Один мальчишка в лесу арбалет охотничий нашел – как раз такой, какой ему хотелось. А у его соседки под забором невесть откуда появились кусты роз, да еще усыпанные цветами: и белыми, и бордовыми, и даже сиреневыми.
Мне вспомнилось грустное лицо старой женщины, возвращавшей Карине кованую розочку: «Не люблю ненастоящие цветы»…
– А старичок, который хотел вернуться домой? – спросила я, и угадала ответ до того, как подруга грустно покачала головой.
Мы еще долго сидели и молчали – сперва пытались прислушиваться, потом, отчаявшись, думали каждая о своем, и вздрогнули от неожиданности, когда тяжелая дверь, скрипнув, отворилась. Арис переступил порог, остановился на минуту, глядя на нас пустым, рассеянным взглядом, а потом провел ладонью по лицу и волосам, словно в попытке отогнать мрачные мысли.
– Мы уезжаем, – сказал он.
– Что ж, – Алина поднялась, поправила рубашку, – мне собираться недолго… Когда?
– Сегодня, – Горыныч подошел к окну, по дороге досадливо пнув ботинком свою сумку, в которой что-то блеснуло. Устало оперся кулаками о столешницу. – Вы с Леоном остаетесь. Едем только мы… вдвоем.
И – взгляд тяжелый, прямо в глаза. Что он ищет, что высматривает? Может, пытается разглядеть во мне тех, чужих, которые прошлой ночью вели меня в Пустошь?
Наша…
Пришлось опустить взгляд, пряча чужое злорадство.
– Соберу вам еды в дорогу, – тихо сказала Алина и вышла, осторожно притворив за собой дверь.
А Арис все смотрел и ждал чего-то, и от его молчания мне становилось страшно.
– Арис, это я. Это все еще я.
– Вижу, – отозвался он. – Времени на сборы немного. С нами поедет Фома и еще несколько человек.
– Меня сторожить? – я подняла голову и решительно посмотрела Горынычу прямо в глаза. – Арис, скажи, ты правда знаешь, что делать?
– Правда.
– Только мне почему-то кажется, что тебе не нравится то, что ты знаешь…
Я свесила ноги с кровати, поднялась, проверяя, твердо ли стою, и, сделав несколько шагов, опустилась на корточки возле своего рюкзака.
– Ты как? – в спину спросил Горыныч.
– Идти смогу.
В приоткрытой Арисовой сумке вновь что-то блеснуло, привлекая внимание – какая-то железка, напомнившая те фигурки, которые в кузнице Семена делал бывший охранник и шофер, а теперь – молодой колдун и друг Горынычевой сестры.
– Это тебе Володя дал? – спросила я и потянулась к заинтересовавшей меня вещице.
И тут же с воплем отдернула руку.
Едва коснулась, а ощущение такое, будто по локоть руку в кипяток сунула. До косточек обожгло.
Арис рывком поднял меня на ноги, а я испуганно прижалась к нему, пытаясь понять, что произошло.
– Что это? – от боли на глаза навернулись слезы. – Что это там… в сумке?
Горыныч ответил не сразу.
– Одна нужная вещь, – сказал наконец. – Огненный дал.