Загадать желание
Шрифт:
Арис по сторонам не глядел – не до того было, да и опасался упасть или сделать резкое движение, от которого Женька могла бы очнуться. И снова плакала бы и рычала по-звериному… «Ее нет больше», – сказал Огненный. Неужто прав был? Нет, об этом не стоит и думать. Здесь ей помогут. Не задаром, конечно, но… Ни в одном из двух знакомых ему миров ничего не делается просто так. А значит – будет как будет. Только бы вправду помогли.
Белое платье дочери леса в последний раз мелькнуло впереди и пропало. На несколько мгновений вокруг стало черным-черно, что и на два шага от себя не видать, а потом деревья-исполины расступились, открыв небольшую поляну, освещенную выглянувшим из-за облаков солнцем.
Полянка
Руки устали, а потому разжались с трудом. Неловко уложив Женьку на траву, он еще несколько мгновений вглядывался в ее лицо, и лишь тогда перевел дух: не очнулась… На поляне было пусто, только Фома да второй мужик, имя которого Арису не запомнилось, стояли неподалеку, озираясь по сторонам. Арис тоже огляделся, собирался окликнуть жителей леса, но передумал и растянулся на земле рядом с девушкой.
Сейчас, глядя на бледное, измученное лицо, невозможно было поверить, что это все-таки не Женька. Уже не она. Арис и не верил. Смотрел, с трудом подавляя желание дотронуться, провести рукой по ее влажным, спутанным волосам – разбудит еще. Пусть пока, словно и вправду спит. Хорошо бы она после забыла эти долгие часы непрекращающейся боли, и то, как он, Арис, своими руками надел ей на голову этот чертов обруч. Только все равно расскажут: и про обруч, и как по голове стукнул, спасая Леона от зубов черной ящерицы, а саму Женьку – от арбалетных стрел. Ну и ладно, пусть рассказывают. Она поймет. Наверное.
Женька…
Арис невесело улыбнулся собственным мыслям – обрывкам воспоминаний, глупым мечтам, с которыми, видно, пришло время проститься… Ресницы девушки задрожали, шевельнулись губы, выпустив негромкий стон. Зная, что будет дальше, Арис притянул Женьку к себе, прижимая ее голову к груди.
– Тише, тише. Еще немного осталось, совсем немного…
Поселяне держались осторонь. Расположившись на мягкой траве и по привычке положив на колени свой верный арбалет, Фома посматривал на сплошную стену деревьев, реже – на колдуна и колдунью. Солнце быстро катилось с небосвода, словно стремясь поскорее коснутся верхушек леса. А когда лучи его стали алыми, замер перезвон птичьих голосов, ветер вздохнул тревожно, и из сумеречной полутьмы на поляну один за другим стали выходить жители леса: стройные девы с золотистыми нечеловеческими глазами, низенькие коренастые мужички с бородами, похожими на мох, и будто вырезанными из дерева темными лицами, да пушистые большеухие существа размером с крысу. Словно дубы-великаны шагнули на небольшую полянку могучие хозяева лесов, уменьшились до людского роста – бородатые, с глазами темными, как безлунная ночь, видевшими, без сомнения, десятки, а то и сотни веков.
Никто из пришедших не обращал внимания на людей – ни на Ариса, на руках которого плакала и пыталась вывернуться молодая колдунья, ни на Фому и Богумира, оставшихся под тенью развесистой рябины. Жители леса ждали, их молчание оглушало, и казалось, что тишина звенит медными бубенцами, трещит сорокой и поскрипывает притаившимся в расколотой коряге сверчком. А потом стало тихо, по-настоящему. И из тени, словно отделившись от древесного ствола, появился тот, кого все ждали. Невысокий, в меховой безрукавке поверх простой полотняной одежды, он был очень похож на человека, и все же, едва глянув на него, Фома понял, что перед ними сам Хозяин Заповедного леса.
Ни слова не было сказано – лишь повелительный жест руки, и Арис, отпустив колдунью, поднялся, отступил назад. Могучие хозяева лесов встали по четырем сторонам света, а девы в одежде из листвы взялись за руки, образовав широкий круг, в центре которого – одинокая фигурка связанной колдуньи. И пошли медленно, плавно, словно поплыли над землей – против солнца, против солнца… Их спины и волны распущенных волос мелькали перед глазами, завораживая, и каждый шаг рассыпался по траве теплыми золотистыми огоньками. В сиянии колдовского хоровода Фома видел темную фигуру Хозяина леса – он стоял в стороне, сурово сведя брови и скрестив руки на груди. Рядом с ним – колдун: причудливые тени изрезали его лицо, свет отразился в глазах желтыми бликами, и можно было подумать, что это не человек, а еще один житель Заповедного леса.
Лесовики-боровики что-то шептали, широко расставив руки с корявыми пальцами, под ногами у них пушистыми клубочками вертелись бузинята. Дочери леса продолжали свой танец, он становился все быстрее, все ярче вспыхивали огоньки под их ногами. Колдунья то каталась по земле, то скукоживалась, словно пытаясь спрятаться, а потом закричала – резко, пронзительно. Металлический обруч на ее голове вспыхнул пламенем и пропал.
И в тот же миг черная тень поднялась с земли. Спрятав девушку, она росла, росла, пока не стала выше деревьев, а тогда качнулась, брызнула во все стороны мутными потоками и осыпалась чернильными каплями, наткнувшись на невидимую глазу преграду.
Солнце будто замерло где-то у горизонта. Небо багровело, золотые отсветы касались ветвей, искрами осыпались на распущенные волосы дочерей леса и гасли, таяли в черноте, что бурлила в центре волшебного круга, выбрасывая длинные щупальца, пытаясь выбраться из расставленной ловушки. Колдунья, все еще связанная, не сумела подняться с колен, и рычала низко, яростно, словно раненый зверь. Последние лучи солнца пронизывали воздух, сплетаясь в огненно-золотую сеть.
Хоровод сужался. Среди вздыбившейся, разъяренной черноты уже не видно было колдунью. Рычание стихло, и мрачную мелодию хоровода разорвал крик. Фома не сдержался – отступил глубже в тень. Видел, как Богумир спешно перекрестился и закрыл уши ладонями. Арис дернулся, но остался на месте, лишь посмотрел на Хозяина леса. Тот кивнул, и колдун, пригнувшись, нырнул под сцепленные руки длинноволосых дев, переступил сияющую огоньками в траве границу круга. Тьма потянулась к нему длинными щупальцами и в одно мгновение скрыла от глаз в бурлящей, непроглядной черноте.
Глава 2. Дорогой откуп
Наша, наша…
Серая земля – сухая, потрескавшаяся. Пахнет пылью. Лежать на ней, уткнувшись лицом прямо в паутину черных трещин, неуютно и неудобно. Хочется чихнуть – и не получается. Да еще руки вывернуты за спину. И не выпрямить, будто что держит… Неужто связаны?
Стоит подумать об этом – и путы слабнут. Упершись ладонями в шершавую серую почву, без удивления смотрю на обрывки веревок, потом понимаю, что ноги тоже связаны… были. Теперь можно ими шевельнуть. Ну наконец, а то ведь затекли.
Вспомнить бы только, как я сюда попала. И… куда это – сюда.
Поднимаю голову.
Серая до горизонта пустошь расплывается перед глазами, словно намокшая бумага, рвется, и яркими пятнами акварели проступают знакомые черты другого мира. А я вдруг понимаю, что не смогу подняться, но из последних сил тянусь к нему, и, не удержав равновесия, падаю, падаю в эту акварель…
Тихо, только чей-то шепот и шуршание тетрадных листов. За большими окнами покачиваются облепленные снегом ветви. Теплый свет потолочных ламп разгоняет сумерки. Ряды желтых парт, сложенные руки, внимательные взгляды.