Загадай желание
Шрифт:
Ванька тоже молчал. А что тут скажешь? Разве что…
– А я вылетел из института, – сообщил он коротко и просто. – Так что мне придется идти в армию.
– Что? – вытаращилась Анна, моментально забыв про «ирландский вопрос». – ЧТО ТЫ СКАЗАЛ? ЧТО!!!!
– Не стоит орать, все равно уже ничего не сделаешь. Я и повестку уже получил. Сунули все-таки. Зато служить буду только один год. И время подумать будет. Что делать дальше, да?
– Ты спятил? А раньше ты чего молчал? И что, ничего не попытаешься исправить? Какая армия?!
– Родная, отечественная. Да не волнуйся ты так. – Ваня говорил спокойно и ласково, как умудренный
– А мать с отцом знают?
Ванька убрал руки и посмотрел в окно с тоской и печалью.
– Ты первая узнала, гордись! А, подожди, не гордись. Еще Женька знает.
– Женька? Откуда? – опешила Анна.
Тут-то Ванька и оглушил ее всей страшной и невероятной правдой. Он рассказал об инциденте в лифте и о том, почему в тот день они не пришли к Анне, не встретили Олега Заступина хлебом-солью. О том, что Женька – невыносимо упряма и невозможно неуверенна в себе, но Ваньке она нравится, черт его знает почему.
– Да потому что она просто отличный человечек, – воскликнула Анна. – И ты мизинца ее не стоишь. Ее просто в детстве слишком много ругали. И она слишком верит людям. О Господи, не могу поверить! Ты и Женька!
– Но это в прошлом, знаешь ли. Не стоит об этом беспокоиться, – «утешил» ее Ваня.
– Что? Значит, ты поступил с ней так же, как и все остальные? И зачем ты мне это рассказываешь? Ты хочешь, чтобы я тебя палкой поколотила? Черт, мне даже слушать это противно! Да как ты мог! Лучше бы ты никогда к ней не подходил. Нет, ну, почему вы – мужики – такие козлы?
– Видишь, ты уже не так и тоскуешь по своему рыжему ирландцу, а? Добился я результата? – наигранно обрадовался Ванька, в то время как Аня стащила с себя фартук и принялась хлестать его тряпкой по чему придется со всей силы. – Ай! За что?!
– За все! – кричала Аня. – Какого лешего ты к ней полез, если не любишь?
– А кто сказал, что не люблю? – заорал Ванька, отворачиваясь от неминуемых ударов фартуком.
– Ты сказал! – оторопела и застыла на месте Анна. – Ты сам сказал.
– Ничего такого я не говорил, – насупился Ванька, стирая со щеки следы варенья, крыжовникового. – Совсем сдурела? Я сказал, что все кончено. Это – да! Но это не я ее бросил, между прочим. Это твоя Женечка сама сказала, что стыдится меня. Что она не может мне доверять, что я ни на что не способен, а? Каково? – Ванька возмущенно размахивал руками.
Анна остолбенела.
– Так это не ты ее бросил?
– Нет. Не расслышала с первого раза? – насупился Ванька. – Мне нельзя верить! Я ни на что не способен, видишь ли!
– А ты способен? – развела руками Анна. – А на что именно ты способен? На какие подвиги? Только, выбирая ответ, помни, что ты вылетел из института! – ехидно заметила Анна.
Они стояли, смотрели друг на друга – достойные друг друга сероглазые упрямцы, два сапога пара. А Баба Ниндзя стояла у неплотно прикрытой входной двери в квартиру и тихонечко подслушивала, оправдывая тем самым данное ей прозвище.
– Ты это что же хочешь сказать? Ты ее любишь? А она – тебя? Нет? – вопрошала Анна. – Я не думаю, что она бы пошла тебе навстречу там… ну…
– В лифте? – усмехнулся Ванька.
Анна густо покраснела. Ни разу в жизни она не обсуждала такие вещи с младшим братом. С другой стороны, за последние несколько недель все так сильно изменилось. Анна с понятным ужасом и необъяснимой улыбкой на губах вспоминала о том, что творила сама, забывая о времени и теряя сознание в объятиях Матгемейна, в холщовой палатке его группы. Чувствовать такое – это точно грех. Но ведь этому невозможно противостоять. Анна отдала бы многое, чтобы снова оказаться в темной тесной палатке, в его руках. Анна вполне могла понять брата.
– Если между вами есть что-то – не упусти это, – сказала она, потихоньку ущипнув себя за запястье. От одних только мыслей о Матгемейне становилось больно.
– Она говорит, что ничего между нами нет, – вздохнул Ванька. – Жаль, что так получилось, на самом деле.
– О чем ты? Ничего еще и не получилось. Все можно исправить, если только ты в состоянии не паясничать, не петрушничать, а пойти к ней и поговорить по-человечески. Ты и Женька! С ума сойти.
– Это точно, – вздохнул Ванька. – И что мне делать? Пойти попросить ее подождать меня из армии?
– Ох ты, про это я вообще забыла, – воскликнула Анна. Подумала немного, прикусив губу. – Да. Именно так. Ты должен бороться за нее, если она тебе нравится. Она же от всех мужчин ждет плохого. Но ведь ты не такой! Хочешь, я поговорю с ней.
– Нет. – Он покачал головой. – Я сам. Я приду в пятницу, она у тебя будет, и мы поговорим. У меня есть одна идейка…
– Вот и хорошо, – согласилась Анна, теребя в руках грязный фартук. – Хотя ты все же будь поосторожнее с идейками. Знаю я тебя. Пойдем домой?
– Ну, а пиццу-то ты сделаешь? – спросил Ванька, поднимаясь с места.
Бабушка Ниндзя, услышав шум, тут же отступила назад. В умении шифроваться ей не было равных. И все же, хоть она и отступила, а последнюю фразу услышала. Ее произнес Ванька, будь он неладен.
– Знаешь, – сказал он. – Я уверен, что и ты просто обязана побороться за свое счастье. Обещаешь, что не откажешься от него просто так? Обещай мне прямо сейчас.
Пауза была долгой. Анна так и не ответила брату. Во всяком случае, свекровь ничего не услышала, но она все равно нахмурилась. Опасно. Она могла просто кивнуть. Или промолчать, но про себя подумать, что нужно все же дать ирландцу шанс. Черт его принес на наши головы, этого мерзавца. Откуда только взялся. И не то чтобы свекровь была против того, чтобы Аня была счастлива. Скорее, наоборот. Но только не так, не с этим ирландцем. Слишком далеко. И потом, разве она не сказала сама – такая ноша слишком тяжела для простого музыканта. Анна – мудрая женщина, она сделает правильный выбор и примет правильное решение. Во всяком случае, Бабушка Ниндзя надеялась на это. Очень надеялась.
Конечно, она его приняла. Полная ненависти к себе, Анна сидела на мраморной скамейке среди могильно тихих коридоров колумбария и плакала, жалуясь своему мертвому мужу на то, что слишком жива, чтобы перенести все это легко. В руках у Анны был зажат смятый перепачканный слезами листок, исчерканный и сто раз переписанный наново черновик письма для Матгемейна Макконели, для Матюши. Последнее письмо, отправленное Анной сегодня утром после долгой бессонной ночи. То, что кто-то кого-то любит, не может стать причиной чужого несчастья, верно? Владимир смотрел на Анну со своего портрета и улыбался, морские якоря поблескивали в свете трепещущей свечи. Но Анне казалось, что он ее слышит, что он отвечает ей.