Загадка 37 года (сборник)
Шрифт:
Реакция Енукидзе на происходящее оказалась элементарно простой. Он промолчал, признавая тем самым все обвинения в свой адрес, и решил переждать грозные события. Практически сразу, 25 марта, направил в ПБ заявление: «По состоянию моего здоровья я не могу сейчас выехать в Тифлис — место моей новой работы. Прошу предоставить мне двухмесячный отпуск для поправления моего здоровья с выездом для этого в Кисловодск». На следующий день просьба Енукидзе была удовлетворена.
В начале лета Енукидзе вернулся в Москву, но не для дачи показаний в КПК, а для участия в Пленуме ЦК. 6 июня, на второй день работы Пленума, с предусмотренным повесткой дня докладом «О служебном аппарате секретариата ЦИК Союза ССР и товарище А. Енукидзе» выступил Ежов.
Начал Ежов, и, как оказалось, далеко не случайно, с напоминания о выстреле в Смольном. Сделал так для того, чтобы сразу же задать необходимый
Только затем Ежов сообщил о «последних событиях», о том, что НКВД «вскрыл пять связанных между собой, но действовавших каждая самостоятельно террористических групп». Ежов уточнил: «Все они представляли собой единый контрреволюционный блок белогвардейцев, шпионов, троцкистов и зиновьевско-каменевских подонков. Все эти озлобленные и выкинутые за борт революции враги народа объединились единой целью, единым стремлением во что бы то ни стало уничтожить товарища Сталина».
«Часть (заговорщиков. — Ю.Ж. ), — продолжил Ежов, — все свои планы строили на организации покушения вне Кремля, для чего собирали сведения и вели наблюдение за маршрутами поездов товарища Сталина, узнавали, где он живет за пределами Кремля, в какие часы больше всего выезжает и, наконец, искали удобного случая для организации покушения на Красной площади во время демонстрации. Другая часть главную ставку ставила на организацию покушения в самом Кремле, в особенности рассчитывая и добиваясь проникнуть на квартиру к товарищу Сталину». Вот тут-то Николай Иванович напрямую связал «террористов» с бывшим секретарем ЦИК СССР. «Свой план проникновения на квартиру к товарищу Сталину, — сказал он, — они строили на использовании личных связей с т. Енукидзе и с его приближенными, наиболее доверенными сотрудниками».
Не обошел Ежов и роли Троцкого, его личной вины, ответственности за терроризм. В данном случае Ежов сослался на откровения самого «демона революции», на его статью «Рабочее государство, термидор и бонапартизм», опубликованную в номере 45 «Бюллетеня оппозиции» (апрель 1935 года). «Нынешний политический режим в СССР, — писал Троцкий, — есть режим «советского» (или антисоветского) бонапартизма по типу своему ближе к империи, чем к консульству… Противоречие между политическим режимом бонапартизма и потребностью социалистического развития представляет важнейший источник внутренних кризисов и непосредственную опасность самого существования СССР как рабочего государства. Бонапартистское вырождение диктатуры пролетариата представляет поэтому прямую и непосредственную угрозу всем социальным завоеваниям пролетариата».
Мало этого, Троцкий не только признал существование в Советском Союзе политического терроризма, но и фактически оправдал его: «Политическая и моральная ответственность за самое возникновений терроризма в рядах коммунистической молодежи лежит на Сталине. Террористические тенденции в рядах коммунистической молодежи являются одним из наиболее болезненных симптомов того, что бонапартизм исчерпал свои политические возможности, вступил в период самой ожесточенной борьбы за существование» («Сталинская бюрократия и убийство Кирова» — «Бюллетень оппозиции», 1935 год, № 41).
Именно это утверждение позволило Ежову сделать определенный вывод. «Троцкий, — провозгласил секретарь ЦК, — стал теперь главным вдохновителем и организатором террора против вождей партии и правительства, мобилизуя вокруг себя все террористические элементы внутри и вне СССР».
Только потом, практически в конце доклада, Ежов опять обратился к заявленной теме. Вспомнил о Енукидзе и подведомственном тому совсем недавно аппарате секретариата ЦИК. «Ярким примером политической слепоты и полной потери классовой бдительности, — заявил Ежов, — примером такого преступного благодушия является член ЦК ВКП/6) тов. Енукидзе. Партия оказала ему огромное доверие. В течение полутора десятка лет он состоял секретарем ЦИК. Ему фактически была доверена охрана Кремля. Только благодаря его преступному благодушию, полной потере классового чутья и политической бдительности, контрреволюционным, зиновьевско-каменевским и троцкистским элементам удалось пробраться в Кремль и
Подкрепив такое обвинение опять же материалами следствия по «Кремлевскому делу», Ежов заключил: «Товарищ Енукидзе должен быть наказан самым суровым образом, потому что он несет политическую ответственность за факты, происходившие в Кремле».
После доклада Ежова первым взял слово секретарь Закавказского крайкома Л.П. Берия. Он вел речь лишь о Енукидзе. Мимоходом коснулся «позорных ошибок» того в далеком прошлом, «Заигрывание с меньшевиками в ответственные периоды нашей революции», «фальсифицирование» истории бакинской социал-демократической организации (имелась в виду автобиография Енукидзе, опубликованная энциклопедическим словарем «Гранат» в 1927 г. — Ю.Ж. ). Лишь затем Берия перешел к тому, что счел самым важным. «Ему персонально, — возмущенно сказал Лаврентий Павлович, — доверена была охрана штаба нашей революции, охрана вождя и учителя т. Сталина, за которого бьются сердца миллионов пролетариев и трудящихся. И что в итоге, товарищи, оказалось? Надо прямо сказать, что т. Енукидзе оказался в положении изменника нашей партии, изменника нашей родины… Предложения товарища Ежова совершенно правильны…». Схожим образом построили свои выступления Шкирятов и Акулов. Они говорили об аппарате секретариата ЦИК СССР, о том, каким он был плохим при Енукидзе, как была проведена в нем чистка, каким он стал теперь.
После кратких прений слово предоставили Енукидзе, который пытался объяснить свою позицию после принятия решения от 3 марта. «После того, — сказал он, — что было обнаружено в библиотеке и комендатуре Кремля и тотчас же после того, как это стало мне известно, я немедленно заявил товарищам — членам Политбюро, что снятие меня с поста секретаря ЦИК совершенно правильно. Я своим отношением и своим доверием к аппарату не обеспечивал безопасность в Кремле, и потому меня надо было снять».
Затем Енукидзе позволил себе признание ошибок, покаяние. «Когда мне комендант Кремля сообщил, что вот такая-то уборщица ведет контрреволюционные разговоры, в частности против товарища Сталина, я вместо того, чтобы немедленно арестовать и передать эту уборщицу в руки наркомвнудела, сказал Петерсону: проверьте еще раз, потому что было очень много случаев оговора — зря доносили против того или другого. Конечно, нельзя было терпеть такое положение и нужно было немедленно же принять меры. Это мое распоряжение коменданту Кремля попало в руки наркомвнудела и затем к товарищу Сталину. Товарищ Сталин первый обратил на это внимание и сказал, что это не просто болтовня, что за этим кроется очень серьезная контрреволюционная работа. Так и оказалось на самом деле».
Признал Енукидзе и иное. То, что принял Раевскую на службу в правительственную библиотеку, несмотря на возражения НКВД. Что затянул реорганизацию охраны Кремля, что принятие на работу в аппарат ЦИК ССОР «бывших людей» явилось с его стороны потерей бдительности, хотя «об этих лицах известно было также и органам наркомвнудела».
Завершил свое выступление Енукидзе весьма своеобразно: «Мне кажется, что в дальнейшем ни годы мои, ни здоровье не позволят мне подняться на ту высоту доверия, которую я занимал. Несмотря на это, я ни в малейшей степени не прошу у партии снисхождения. По отношению ко мне нужно применить именно ту меру, которая может послужить уроком в дальнейшем для всякого коммуниста, стоящего на том или ином посту, чтобы действительно усилить бдительность и поставить работу нашей партии и наших советских органов так, чтобы они могли спокойно и плодотворно работать».
После выступления Енукидзе снова начались прения. Некоторые участники Пленума (например, Косиор и Ягода) требовали арестовать Енукидзе и судить его, но большинство высказались за его исключение из партии, и лишь меньшинство — за арест и предание суду, как предлагали Косиор и Ягода.
Через день советские газеты опубликовали сообщение о состоявшемся Пленуме и принятых им резолюций. Вторая из них гласила: «О служебном аппарате ЦИК СССР и т. Енукидзе. 1. Одобрить мероприятия контрольных органов по проверке и улучшению служебного аппарата ЦИК Союза ССР. 2. За политико-бытовое разложение бывшего секретаря ЦИК СССР А. Енукидзе вывести из состава ЦК ВКП(б) и исключить из рядов ВКП(б)». После этого печать о деле Енукидзе забыла. Навсегда. Забыли о нем и в партийных организациях.