Загадка «акулы». Научно-фантастические рассказы
Шрифт:
Чудовище сверкнуло глазами — это были яростные человеческие глаза — и метнуло молнию…
Затем видение рассеялось, исчезло, как мираж. Учащенно дыша, Хьюлетт рукавом смахнул пот со лба. Его взгляд упал на окошко регистратора. Фиолетовый луч замедлил свою пляску.
«Что это означает?» — думал Хьюлетт. Ему отчего-то стало страшно.
— До вечера, Хью!
— До вечера, Эми! Поцелуй за меня малыша.
Он медленно опустил телефонную трубку на рычаг. Лаборант, увидя выражение его лица, неопределенно
Хьюлетт поспешил укрыться в своем кабинете и здесь улыбнулся во весь рот. Тут не было непрошеных свидетелей, разве что регистратор запишет на ленту его необычные мысли и настроения.
Он вспомнил своего малыша Кена, розового здоровячка с ямочками на щеках. «Вылитый отец», — говорили соседи. «Даже нос свернут на сторону, как у тебя», подшучивала Эми. Хьюлетт был рад и тому, что малыш столько весит, и что у него прекрасный аппетит, и нос слегка свернут на сторону, как у самого Хьюлетта.
Всякий раз, причесываясь перед зеркалом, Хьюлетт вспоминал деда, на которого был похож. Последним обстоятельством он был очень доволен с самого детства. Это связывалось со многими преимуществами. Он один из всех внуков имел право играть прокуренными трубками деда, проводить пальцем по острию его кортика, Да и вообще разве не восхитительно походить на деда — изящного великана с тросточкой, с косыми, чуть кудрявящимися бачками на смуглом смеющемся лице.
Жаль только, лицо у Хьюлетта было подпорчено — правая половина заметно больше левой…
«Когда человек начинает сравнивать себя со стариками и детьми, — это может означать только одно: он стареет», — сказал себе Хьюлетт, но и это не могло омрачить его радости. Совсем не хотелось приниматься за дело, а до конца рабочего дня оставалось еще два часа, не считая пятнадцатиминутного перерыва на чай, во время которого обсуждаются все новости.
Хьюлетт не спеша вынул из сейфа дневник, прочел последнюю страницу и направился к новому приемнику № 43, в десятки раз более чувствительному, чем № 18, неспособный регистрировать излучения более слабые, чем излучения мозга.
Черная бесконечная лента выползала из регистратора, извивалась, вытягивалась, входя в приемное окошко анализатора, как нитка в ушко иголки. За полтора года работы с этим сверхчувствительным приемником Хьюлетт Кондайг уопел кое-что узнать и в соответствии с этим дать ему название «РИ» — регистратор информации. Он установил, что не только человеческий мозг, но все организмы и все предметы, металлы, деревья, волны моря излучают иейтринные потоки определенной мощности и частоты, как бы свои особые волны. Каждое возникшее в них сочетание атомов, движение Электронов, изменение атомных ядер раскачивает фиолетовый луч регистратора, оставляя на ленте свой «автограф».
Таким образом, регистратор записывал все происходящее во вселенной, насколько позволяла его чувствительность.
Хьюлетта начало знобить, лихорадить. Кабинет быстро окрашивался в багровый цвет. Хьюлетт знал: сейчас возникнет кошмарное видение. После того, первого раза видения повторялись — и всегда он видел огонь и кровь.
За окнами кабинета вспыхнуло зарево, стекая алыми струйками по стеклу. Кто-то дико закричал. С горы катилось многолапое чудовище, люди стреляли в мего Теряя сознание, Хьюлетт рухмул навзничь. Его тело сотрясалось, голова колотилась о пластмассовый пол…
Осень неслышно вступала в киевские парки. Тронула позолотой листья деревьев, слегка затуманила высокое небо, покрыла его синюю эмаль легкой испариной. И на этом матовом фоне хорошо выделялся стремительный угловатый росчерк птиц.
Человек лет двадцати пяти, сосредоточенный, углубленный в свои мысли, остановился на углу Пушкинской и бульвара Шевченко, поднял взгляд на птиц, и вдруг озорная мальчишеская улыбка изогнула его губы, он протяжно свистнул, пугая птиц, чтобы они взлетели повыше.
И пошел дальше, покачивая плечами и поглядывая по сторонам.
Он взбежал по широким серым ступенькам и поднялся на третий этаж. Навстречу спешил другой молодой человек в белом халате.
— Привет, Женя. Опять проспал?
— Ладно, старик, не ворчи хоть сегодня, в день Большого опыта! Ты в виварий, Борис?
Борис кивнул головой и пошел то длинному белому коридору. Он открыл дверь с буквой «Y».
Здесь находилось отделение вивария. Это было настоящее сборище уродов. Кошки без ушей, крысы с двумя хвостами, слепые морские свинки, собаки на дрожащих лапах, лысые кролики…
Борис грустно наблюдал за ними, стоя у металлической сетки. Пока виварий уродов продолжал пополняться. Он как бы олицетворял ошибки ученых, нелепые случайности, которые все еще нельзя было учесть. Правда, с тех пор, как в лаборатории появился «РИК» — регистратор информации системы Кондайга — поток уродов уменьшился во много раз. И все же опытов на людях, даже безнадежно больных, нельзя было начинать. Впрочем, сегодняшний Большой опыт может изменить это…
Борис наметил несколько кроликов и четырех собак.
Если они превратятся в нормальных животных, тогда, значит…
Он подумал: «Вот мы готовим оружие против болезней, может быть, самое могучее, какое знало человечество. С его помощью мы сможем, когда понадобится, изменять наследственность, восстанавливать норму, создавать новые виды животных, растений. Но мы почему-то редко думаем о величии того, что скрывается за нашей будничной работой. А если бы думали чаще? Помогло бы это нам или помешало?»
Он представил себе измученных больных людей, калек, ждущих Исцеления или потерявших веру в него; горе матери, родившей ребенка-урода; отчаянье человека, заболевшего по вине своего предка…