Загадка Белой Леди
Шрифт:
– Что-то такое припоминаю.
– Эта Епифания, – Петти ткнул в фотографию манекенщицы, – была женой нашего общего приятеля принца Халида.
– Да что вы говорите! – Макмиллан оживился. – Та самая, которая сбежала от нашего арабского плейбоя с каким-то русским журналистом? Помню, скандал был на всю Европу.
– Она самая. А журналист, по нашим данным, имел отношение к разведке и, между прочим, документы у него были на имя Глеба Кайсарова.
– Ну, это еще ни о чем не говорит. Возможно, та давняя история каким-то образом сохранилась в дырявой памяти миледи и она включила ее в свое повествование.
– Парижские друзья отыскали в архивах фотографию этого Кайсарова… Взгляните, эта физиономия никого вам не напоминает?
Макмиллан вгляделся в зернистую черно-белую фотографию десятилетней давности.
– Вот это да… – пробормотал он озадаченно. – Это же мистер Ред, «наш человек в Пекине».
– И сосед нашей леди по заведению милейшего доктора Робертса! Что скажете, дружище? И теперь – совпадение?
– Ну, может быть, они там познакомились, и он что-то такое рассказал, а она записала…
– Рассказал?! Если мистер Ред не искусный симулянт, то при его диагнозе он вообще не в состоянии рассказать что-либо внятное, а если симулянт – значит, все рефлексы профессионального разведчика остались при нем и он не станет откровенничать с малознакомым человеком, даже если это весьма привлекательная дама. Конечно, не исключено, что они оба симулируют душевную болезнь и вошли в некий сговор, но мои аналитики считают эту версию маловероятной.
– А что же ваши аналитики считают наиболее вероятным?
– Симулирует она. В ее повествовании есть момент, доказывающий это однозначно. Припомните, где происходит действие.
– Место точно не указано. Какой-то полузаброшенный курорт.
– Не в этом дело. Действие происходит на том свете, то есть все персонажи мертвы. И если в случае с Глебом это можно истолковать метафорически, то Епифания… Настоящая, реальная Епифания – Лилиан Багатурия – разбилась на том самом самолете, в спасательном жилете с которого была якобы обнаружена наша миссис Хайден. Если бы она действительно больше месяца провела в коме и пришла в себя в клинике, где все связи с внешним миром сведены к минимуму, она просто не могла бы знать всех обстоятельств той трагедии – на что, кстати, указывает в своем письме к Баррену доктор Робертс. Из чего следует только один вывод: вся эта история с мнимой гибелью, чудесным спасением и потерей памяти – чистый блеф. Она была внедрена в клинику с определенным заданием.
– Кем внедрена и с каким именно заданием?
– Кем – на этот вопрос еще предстоит ответить. Наши аналитики отрабатывают несколько версий. В любом случае интересы этих людей диаметрально противоположны нашим.
– А именно?
– Не будем забывать, что наши контрагенты по нефтяному проекту – это те же российские чиновники, что торгуют военными технологиями. И весь компромат, попавший в ЦРУ и западную прессу усилиями мистера Реда, наносит им весьма ощутимый удар. И поэтому на переговорах нашему представителю ненавязчиво намекнули, что успешность сделки напрямую связана с выдачей перебежчика Москве – после успешного излечения, разумеется. Мистер Ред нужен им вменяемым, с помощью его показаний они рассчитывают выйти на более серьезные фигуры, возможно, на самом верху… На успехи своей пыточной психиатрии они не очень надеются, а потому и организовали через подставных лиц его перевод в клинику Робертса.
– Пауки в банке, – вздохнул Макмиллан.
– Это их страна, пусть разбираются. Нам важно одно: чтобы сделка состоялась. Не мне объяснять вам, дорогой Макмиллан, насколько подскочит в цене русская нефтяная бочка, когда Джордж-младший, которого мы с вами посадим в Белый дом, продолжит дело своего папаши и начнет новую заварушку в Заливе. Разве мы хотим, чтобы эти денежки уплыли в чужие карманы?
– Не хотим.
– Следовательно, мы должны удовлетворить просьбу наших партнеров. И помешать тем, кто хочет помешать нам.
– Кто же все-таки?
– Те, кто забросил в клинику нашу обожаемую Королеву. Возможно, что через ее мужа, Нила Баррена, – не забывайте, что в середине восьмидесятых он работал на КГБ, – действуют те лица из русских спецслужб, по заданию которых «наш человек в Пекине» начал двойную игру. Но скорее – те, в чьих интересах действовал покойный Берч, вознамерились использовать перебежчика, как сильную карту в своей игре. В умелых руках дело мистера Реда может дать повод для серьезного пропагандистского «наката» и как следствие – к нежелательным для нас переменам во внешней политике. Полагаю, что наша «миссис Хайден» внедрена в клинику, с тем чтобы подготовить побег или похищение русского перебежчика. Во всяком случае, ее тексты, представляющие собой отчеты перед заказчиками, хитро замаскированные под литературный бред, не оставляют в этом сомнений.
– Не уверен, дружище, не уверен… Откровенно говоря, ваши умозаключения слегка отдают паранойей.
– Возможно, я и согласился бы с вами, если бы не такое количество странных совпадений, которые какому-либо иному толкованию просто не поддаются… Даже если я и ошибаюсь вслед за моими аналитиками, экзерсисы нашей миледи – это не просто перевод бумаги, эта гадина явно что-то замышляет. И в любом случае это что-то так или иначе направлено против нас.
– И что вы предлагаете?
– То, что нам следовало бы сделать давным-давно… Ну же, Макмиллан, довольно миндальничать, решайтесь, наконец!
Макмиллан медленно кивнул и взялся за перламутровую трубочку телефонного аппарата.
– Мэгги, разыщите мне мистера Хита и передайте, что завтра в четырнадцать ноль-ноль я жду его у себя.
Виктор вот уже час ходил взад и вперед по отдаленной пустынной аллее второй террасы, где преобладала средиземноморская флора, и пытался решить одну неотвязную задачу: действительно ли миссис Хайден русская?
Судя по инструкциям, которые он получил, она родилась в России и почти не имела примесей никакой другой крови. Казалось бы, в том же должен был убедить его и последний прочитанный им фрагмент сочинения миссис Хайден. Однако весь опыт его здешнего общения с ней пока не давал ему никакого повода усомниться в западноевропейском происхождении этой женщины.
До сих пор Виктор был глубоко убежден, что сможет отличить соотечественника от человека любой другой национальности в любой ситуации, где бы и когда ни довелось его увидеть. За тридцать лет, прожитых вне родины, у него не было ни единого повода усомниться в своем убеждении. И вдруг – такой нонсенс, говоря еще весьма мягко.