Загадка Белой Леди
Шрифт:
Надо было просто пойти в «Биргу» и попросить у сестры что-нибудь успокоительное. Сестра, конечно же, поставит об этом в известность доктора Робертса, но и черт с ним! Действительно, они правы, когда предписывают здесь всем спать подольше – она нарушила правило один-единственный раз, и вот, пожалуйста, к чему это привело.
Однако грубая жизнь продолжала свое вмешательство в намерения миссис Хайден. Около «Биргу» она увидела господина Морена, сидевшего или, точнее, полустоявшего на раскладной трости. Кадош с упоением метил лавровые боскеты. Увидев ее, старик поклонился со старинной грацией и приподнял тирольскую шапочку.
– Как приятно видеть даму, возвращающуюся с прогулки раскрасневшейся! – пропел он. – Вы так поспешно оставили наше общество…
«Значит, все заметили, – мелькнула у нее в голове. – Ну если и не все и не всё, то какая разница…»
– Мне вдруг захотелось побыть одной. Знаете, ведь здесь у нас все немного с причудами, – непринужденно ответила миссис Хайден и неожиданно поймала себя на мысли, что непринужденно и почти с удовольствием врет. Это открытие вновь неприятно поразило ее: как быстро она научилась! Сначала недоговоренности, недомолвки, потом тайны, потом утаенная рукопись, а теперь и… откровенная ложь. Нет, она не хочет этого, слишком прекрасно было то состояние чистоты и полета, в котором она купалась первое время. Миссис Хайден уже не хотела помнить все те свои страхи, неуверенность, панику, которые угнетали ее первое время, и это недавнее прошлое теперь казалось ей раем. – Ах, простите, я обманула вас, – тут же поправилась она. – Мне просто стало тяжело от…
Но Морена не было никакого дела до ее объяснений.
– Вам, вероятно, странен мой визит. Как я заметил, здесь такое почему-то не приветствуется. А некоторые и вообще косо смотрят на Кадоша. Ах, Кадош, чем он виноват! Тем, что лишен привычного общества своих соплеменников и вынужден от безделья грызть обувь и описывать клумбы?!
– Но я очень люблю собак, – вспомнив о болезни старика, неуверенно пробормотала миссис Хайден.
– Да? И какую же породу вы предпочитаете? – тут же сел на своего конька Морена. Она растерялась, но старик и не собирался слушать ее ответ. – Впрочем, вам лично я бы посоветовал ирландского сеттера. Он удивительно подходит к вашим кудрям, он интеллигентен, аристократичен, красив, наконец! Конечно, сейчас редко найдешь ирландца в старом типе, с мощным костяком, тяжелой мордой. Всюду сплошное епископство…
– Что-что?! Какое епископство? – почти механически переспросила миссис Хайден.
– О, не говорите, не говорите при мне этого слова! – вдруг завизжал Морена, и Кадош тут же бросился к нему на помощь. – Ах ты, мой ненаглядный, ты один понимаешь меня и мою боль, – запричитал старик, одновременно злобно облизывая высохший рот. – Вы говорите «Епископ»! Был такой пес, перепортил всю породу на континенте, лещеватый, как борзая, не морда – щипец…
– Я рада вас видеть у себя, господин Морена, – вернула старика на землю миссис Хайден.
– Ах, да, да! Простите. Так вот, я явился сюда, дабы попросить вас оказать мне честь быть моей дамой на сегодняшнем балу.
– Дамой на балу?
– Конечно, ведь сегодня ночь начала первой четверти луны. Говорят, она весьма успокаивающе действует на психику, в отличие от полнолуния, и потому господин Робертс всегда позволяет в этот день устроить небольшое совместное развлечение, так сказать раут, но с танцами. Последнее время это почему-то все откладывалось, но вот сегодня…
– Ах да, мне сегодня уже говорили об этом… – Миссис Хайден почему-то осеклась. – Разумеется, я очень польщена вашим предложением. – Она едва не присела в реверансе. – Какое вы хотели бы видеть на мне платье?
– О! Я вижу наконец настоящую даму! Не то что эта вертлявая Волендор или миссис Джанкер из «Сенглеа». Порода узнается сразу!
– Надеюсь, если я приду не в бальном платье, которого, кажется, здесь нет, меня не предадут остракизму? – Миссис Хайден невольно впала в манеру своего собеседника.
– Разумеется, нет, вы и в простом платье вы-глядите, как королева. – Она невольно отметила, что сегодня это слово применительно к ней звучит уже во второй раз, и какая-то тень тревоги неизвестно почему промелькнула у нее в душе. – Так я смею надеяться? – Старик галантно поцеловал ей кончики пальцев и ушел, помахивая сложенной тростью. Кадош, на прощание вырыв задними ногами приличную ямку под правым боскетом, помчался вслед за ним.
К вечеру на прозрачно-голубом небе действительно появился робкий, словно едва прорисованный акварелью серпик луны, обращенной рожками влево. Миссис Хайден даже показалось, что он слегка покачивается, ободряюще улыбаясь ей. Весь день ее не покидало смутное чувство, что в этот день, то есть вечер, что-то решится. Она понимала несбыточность своих желаний относительно внезапного возвращения памяти или признания ей в любви Виктора, но ощущение некоего перелома мерещилось ей во всем. И необычное начало этого дня, и сумятица собственных ощущений, и вечеринка, и приглашение Морена – все будоражило нервы и занимало воображение. У воздуха даже появился запах, пусть очень слабый, но все же отчетливо ощущаемый ею запах, напоминавший некую субстанцию, выделяемую множеством людей, которые напряженно ждут и волнуются. Или, может быть, он исходил от нее самой, запах животного перед прыжком, самки перед выходом в чащу, где бродит тот, кому суждено стать ее возлюбленным.
Миссис Хайден не пошла в этот день обедать – не потому что не хотела есть, а просто забыв о еде. Душой ее владели совсем иные вещи. Она долго принимала ванну, освобождая от розоватой пены то руку, то гладкую ногу с узкой ступней, то высокую грудь, по которой уже давно пыталась определить, испытала ли она материнство в той своей, неизвестной жизни. Однако тугая грудь с упругими темными сосками крепко хранила тайну, равно как и стройные бедра.
Но если у нее есть ребенок, то что с ним? Если он мал, то где нашел приют и защиту, а если взрослый, то почему не ищет ее? И эта простая мысль, которая раньше почему-то не приходила ей в голову, ошеломила миссис Хайден своей грубой неопровержимостью: если бы у нее была семья, муж, дети, родители, наконец, то разве они оставили бы ее здесь одну, в неведении, в ловушке беспамятства?! Значит, она одна на этом и на том свете…
Это открытие, показавшееся ей настолько однозначным, что было бессмысленно даже искать какие-то контраргументы, как ни странно, повернуло ее мысли совсем в иную сторону. Ведь она ничего не помнит, не знает… А вдруг те люди, которые окружают ее здесь, то есть кто-то из них, и есть ее родные? Может быть, старый Морена – ее отец, а тот печальный юноша, что вследствие неполадок в акваланге провел под водой несколько страшных часов и теперь передвигается так, будто находится до сих пор еще там, – ее сын? «Ну да, а Виктор, конечно, твой муж! – снова возник холодный насмешливый голос рассудка. – Поэтому-то ты и испытываешь к нему столь теплые чувства! А его забота о маленькой Волендор объясняется всего лишь тем, что она не кто иная, как ваша дочь! Ха-ха-ха! Опомнись, Кинни, и лучше как следует приготовься к сегодняшней ночи».