Загадка Белой Леди
Шрифт:
Долгое время слышалось лишь потрескивание факелов да жаркое дыханье собак, резвившихся подле мраморного камина размером с небольшую часовню.
Наконец вспорхнула тонкая рука Метхильды и невесомой бабочкой накрыла нежную руку Блумардины, лежавшую вверх ладонью. Тускло сверкнул в серебряном перстне черный камень обсидиан, что, говорят, получается из костей самоубийц и отступников веры.
– Простите меня, добродетельная Блумардина, – пронесся под сводами голос Метхильды. – Обманом я оставила нас вдвоем, но иного средства у меня не было.
Блумардина подняла ясные золотые глаза, свет которых не могли притушить даже длинные ресницы.
– Вы несчастны, сестра моя Метхильда?
Вспыхнули бледные щеки Метхильды, и черная витая прядь упала на лицо.
– Несчастна? Я? Нет, опасность эта ожидает вас, поэтому я и решилась говорить с вами откровенно. И поэтому прошу вас не смущаться моих вопросов. Скажите, испытываете ли вы склонность к маркизу?
– Он доблестный рыцарь, и добродетели его ведомы всем…
– Не об этом говорю я, Блумардина. Начинает ли ваше сердце стучать сильнее, когда раскрывается ясеневая дверь и он появляется в зале, ступая неслышно, словно балованный горностай?
Блумардина невольно опустила голову, а когда подняла ее, было уже поздно.
– Я так и знала, сестра моя! Вас ждут неслыханные несчастья! Смотрите же! – С этими словами юная Метхильда вскочила и, не жалея дорогой вышивки, разорвала на груди шелк платья. Неровные пятна поцелуев чернели на белых холмах. – Он увлек, оморочил, соблазнил меня, и с тех пор нет мне ни успокоения, ни надежды…
– Значит, он любит вас, – пролепетала целомудренная Блумардина, чье лоно еще цвело цветком первой весны.
– Ха-ха-ха! – забился в высокие окна отчаянный смех. – Он любит меня! Он любит всех и никого! И теперь наступила ваша очередь, золотая дева! Да, сейчас, здесь, в замке нашего великого герцога, оскорбляя гостеприимство хозяина, он решил совратить вас. Он низок настолько, что посмел посвятить в этот чудовищный план меня… меня… – Хрустальные слезы покатились из черных глаз и упали на пол, разбившись на мириады водяных пылинок.
И как бы ни билось сердце Блумардины, разрываемое горечью и негой, отчаянием и надеждой, бедный разум ее отказывался признать всю кощунственность помыслов маркиза.
– Что же мне делать, сестра Метхильда?
Плотно запахнула на груди лоскутья шелка Метхильда и, жарко дыша, склонилась к уху Блумардины.
– Есть только одно средство, сестра. Нынче полнолуние, и в западной роще замка Массенгаузен растет аконит – мудрый корень, охраняющий тех, кто носит его у левого бедра.
В ужасе отшатнулась Блумардина от Метхильды и поспешно осенила себя крестным знамением:
– Да хранит вас Спаситель, сестра! Я все оставшиеся дни не выйду из своих покоев и отмолю страшный грех маркиза и вас.
На белом, как снег, лице Метхильды остались одни глаза.
– Как вы наивны! Ваши молитвы опоздали. Ничто небесное вас уже не спасет, а я готова идти с вами и спасти хотя бы вас, ибо я погибла уже безвозвратно. Дайте же мне надежду, добродетельная Блумардина, и спасите нас обеих!
– Но вокруг свирепствует зараза, и герцог запретил кому-либо покидать Массенгаузен…
Однако в ответ Метхильда лишь повела узким плечом и тихо свистнула, как свистят кравчие на парадной охоте. В тот же миг от своры собак отделился рослый грейхунд, чья шерсть отливала потемневшим серебром.
– Вот наш проводник! – Она ласково провела рукой по горлу собаки, и та зарычала, оскалив желтоватые клыки. – Ты ведь не подведешь нас, Шарло? Он знает все тайные ходы через кордоны герцога и уже не раз приносил мне свежих кроликов из западной рощи. Мы проскользнем за ним, не замеченные стражей, и спасем и вашу честь, и мою душу. Идите же, сестра, только наденьте одежды темные, как ночь, чтобы никто не увидел нас. Через четверть часа я жду вас у западного ублиета.
Поднявшись к себе, Блумардина заплела в тугую косу золотые кудри, надела мягкие постолы из кожи новорожденного ягненка, накинула черный плащ и упала на колени пред статуэткой Пресвятой девы. Прекрасен был маркиз Монсорд, но еще прекрасней добродетель и любовь к ближнему.
А в то же самое время у водных ворот в кромешной темноте сжимала Метхильда холеные руки Монсорда и страстно шептала пересохшими губами:
– Все будет так, как мы решили, господин мой! В западной роще найдем мы корень аконит, и, носимый под платьем, он разожжет ее похоть и приведет прямо в вашу опочивальню. Но за каждую ночь, проведенную с Блумардиной, вы будете платить мне тремя ночами!
– Хорошо, хорошо, я никогда не обманывал тебя и сумею отблагодарить, Метхильда, только добудь мне ее! Ступай же, ступай, не теряй времени, пока она не передумала и пока стоит самый сладкий для сна час третьей стражи…
Но в час, когда рассветное солнце с трудом начало пробиваться сквозь дымный плащ серных факелов, испуганные латники принесли в главный двор замка Массенгаузен и опустили на каменные плиты прямо у ног разгневанного герцога бледную, как смерть, едва дышащую золотокудрую Блумардину, а спустя полчаса верный Шарло ворвался в ясеневый зал, держа в зубах белую руку, на которой тусклым огнем горел в серебряном перстне черный камень обсидиан.
Миссис Хайден испуганно отбросила прочь «паркер» – раздался тихий, но требовательный стук в дверь. Она быстро посмотрела на часы, показывавшие без четверти двенадцать. Месяц висел почти прямо в комнате, пролагая змеящуюся дорожку от окна к дверям. Миссис Хайден подняла с пола бархатное платье, поспешно надела его и прошла прямо по лунной тропе в холл.
– Кто там? – задыхаясь, спросила она.
– Как кто? – ответил растерянный голос Морена. – Неужели моя дама еще не готова?