Загадка для благородной девицы
Шрифт:
Сперва я глядела только на рыжую Настасью, но потом решила рассмотреть остальных. И даже ахнула, когда узнала в одном из парней утреннего своего знакомца. Цыгана, что вел себя столь нахально в сиреневом саду.
Он смеялся громче всех, подхватил на руки одну из девчонок, которая тут же довольно завизжала, и кружил ее. Кажется, сей цыган пользовался популярностью у местных девушек, и я их вполне понимала. Высокий, широкоплечий с черными блестящими глазами – а главное, во всей его фигуре, в каждом движении, в
Мне он показался эдакой мужской копией Настасьи, и я с улыбкой наблюдала за ним какое-то время. Покуда он меня не заметил. Тотчас отпустил девчонку и, широко улыбаясь, направился ко мне, словно мы старые друзья.
Скрестил на груди руки и прищурился, оценивая меня с головы до ног. А потом изрек:
– Красивая вы, барышня.
Право, на светское обхождения я и не рассчитывала, так что не удивилась и уж точно не оскорбилась. Ответ сорвался с языка сам собой:
– И вы весьма недурны.
Крестьяне притихли и зашушукались. Цыган хмыкнул вполне удовлетворенно, наклонил голову на другой бок:
– А отчего ж пляшете, барышня?
– У меня при всем желании не выйдет столь же ловко, – честно ответила я.
– Глупости говорите, ну-ка…
И вдруг он схватил меня сразу за обе руки – да так резво, что шаль слетела с плеч. Потянул меня к танцующим, а я, только теперь испугавшись, отбивалась и пыталась вырваться. Право, не знаю, чем бы все закончилось, но к нам подскочил Вася, толкнув цыгана так, что тот попятился и едва не упал.
– Руки убери прочь, собака! – Я не думала, что в глазах у робкого Васи может быть столько ярости. Вот теперь я по-настоящему испугалась. – Сказано тебе было не подходить к барышням! Вылетишь отсюда так, что только свист слышен будет!
– Не вы меня на место взяли, не вам и гнать, – ухмыляясь, цыган оттирал ладонь, которой все же коснулся земли и едко добавил: – Барин!
– Он обидел вас, Лидия Гавриловна? – Вася уже не слушал его, а торопился поднять шаль, соскользнувшую на землю. – Обидел? Вы только скажите?
– Нет-нет, все хорошо, уверяю! Давайте просто уйдем?
– Да, конечно…
Напоследок он еще раз оглянулся на цыгана, но я сама взяла Васю под руку и поторопилась увести. Я ужасно боясь, что стычка получит продолжение.
Обратный путь прошел в молчании по больше части – тем более что уже вечерело, а нам обоим хотелось добраться засветло. Лишь у ворот Вася все-таки не выдержал и заговорил:
– Лидия Гавриловна… то есть Лиди… вы, наверное, ужасно злитесь, что я привел вас в деревню. Не стоило, я знаю.
Он опять избегал смотреть мне в глаза и выглядел неловким – совсем не таким как там, на опушке.
– Василий Максимович, я уверяю вас, что не злюсь.
– Несчастный?! – хмыкнул чему-то Вася.
– Вы говорите о нем так, будто давно знаете, – заметила я осторожно.
Вася ответил мне не очень охотно, но все же ответил:
– Это Гришка-цыган, наш конюх. Его здесь все знают. С детства, говорят, конокрадством промышлял, а потом осел здесь, в этих краях. В лошадях-то он, может, и разбирается, да только с каждого места его в конечном итоге прогоняли.
– Раз он так плох, то зачем же вы его к себе в конюхи взяли? – резонно поинтересовалась я.
Вася снова хмыкнул:
– Моя воля, Лиди, я б его за тысячу верст близко к усадьбе не подпускал! Но цыгана Лизавета Тихоновна все приваживает, хозяйка наша!
* * *
После ужина, когда я, переодевшись ко сну, сидела за бюро и писала письмо для Ольги Александровны, в мою дверь постучали.
– Лиди, это я, открой, дорогая… – услышала я жалобно-просящий голос моей подруги.
Пришлось отложить письмо и отпереть дверь.
– Ты думаешь, что я ужасный человек и очень плохо поступила сегодня утром, да?
Она стояла на пороге тоже одетая ко сну, с распущенными волосами и закутанная в длинную шаль. Говорила она по-французски, почти скороговоркой – будто боялась, что я вот-вот захлопну дверь перед ее носом. Натали глядела на меня снизу вверх полными раскаяния глазами. Ну как на нее сердиться?
– А ты сама как думаешь? – важно спросила я. – Достойно ты вела себя с Лизаветой Тихоновной? Что бы сказала Ольга Александровна, услышь она тебя?
Натали состроила плаксивую гримаску и мимо меня проплыла в комнату, с ногами забралась на кровать:
– Я знаю, что вела себя дурно, – она низко наклонила голову и избегала смотреть мне в глаза. – Мне очень стыдно, и я уже десять раз отругала себя за несдержанность. Но я ничего не могла с собой поделать: всякий раз, когда я вижу свою мачеху, в меня как будто бес вселяется. Я просто не могу удержаться! Но согласись, что и она виновата!..
Я, уже закрыв дверь комнаты, села на край кровати и внимательно слушала Натали. Она и правда раскаивалась. Но я не могла не возразить:
– Я не припомню, чтобы твоя мачеха сказала и сделала хоть что-то плохое в твой адрес.
– Она отправила меня в Смольный! – Натали даже вскрикнула возмущенно. – Неужто этого недостаточно?!
– Во-первых, не стоит кричать, дорогая: все уже спят, – заметила я. – А, во-вторых, ты говоришь так, будто она отправила тебя на каторгу, а не в лучшее женское учебное заведение в России.
Натали подумала секунду. Но потом опять нахмурилась и выдала неопровержимое:
– Все равно!
Я подсела ближе к ней, взяла ее руку и попыталась поймать взгляд: