Загадка для благородной девицы
Шрифт:
– Натали, послушай, я понимаю, что у тебя предубеждение к этой женщине. Однако оно основано на обидах маленькой, капризной двенадцатилетней девочки. А теперь ты взрослая, умеющая владеть собой барышня – смолянка. Ты же знаешь, как должна относиться истинная смолянка к людям, которые ей не нравятся?
Натали, разумеется, знала, потому как Ольга Александровна изо дня в день нам поясняла, как должна вести себя смолянка, и что она должна думать. И, что немаловажно, еще и показывала это на собственном примере: ни разу за девять лет обучения я не слышала, чтобы наша начальница повысила голос, высказалась о ком-то
И я, и Натали, и, наверное, каждая из смолянок стремилась к тому, чтобы стать похожей на Ольгу Александровну.
– Вероятно, я должна найти в ней что-то хорошее, – неохотно признала Натали.
– Умница! – похвалила я. – И я уверена, в ней есть это хорошее – за что-то же ее полюбил твой отец.
Я поддержала Натали улыбкой, и та ответила мне тем же – кажется, у моей подруги даже настроение улучшилось после того, как она приняла решение помириться с мачехой.
– Лиди, перед тобой я тоже должна извиниться, – снова вернула жалобный взгляд Натали. – За то, что не пошла с тобой на прогулку. Вероятно, тебе очень хотелось поговорить, а я этого не поняла, потому что все мое внимание занял Митенька… – Лицо ее озарила улыбка, – Он такой славный малыш, ты себе представить не можешь! Завтра я обязательно тебе его покажу! Вася дал ему свое отчество и фамилию. Папенька, конечно, ужасно разозлился, узнав, но запретить все равно не мог. Хотя и пригрозил, что даже лишит его наследства. Однако Вася не испугался и все равно хочет жениться на Даше! Лиди, правда же он поступил храбро, как настоящий мужчина?
Мне очень хотелось сказать моей подруге, что настоящий мужчина сперва ведет женщину под венец, а потом уже заводит детей, но я смолчала.
Признаться, я даже восхищалась Натали сейчас. Очень мало я знала людей, которые могут любить так искренне и бескорыстно. Совершенно не придавая значения тому, что племянник – незаконнорожденный, и что его мать всего лишь горничная. Скажу честно, что я бы так не смогла.
Натали же любила людей исключительно за их внутренние качества и всей душой стремилась помогать слабым. Пусть запала ее хватало ненадолго, как с госпиталем. Впрочем, большинство людей вовсе не считает нужным задумываться о бедах посторонних.
Я поступила в Смольный на три года раньше Натали. Эти три года были самыми тяжелыми в моей жизни: я ужасно говорила по-русски, не понимала и половины из того, о чем ведут речь мои подруги по институту. Да и подругами они лишь назывались – девочки искренне хотели меня поддержать, зная, что я недавно осиротела, но были бесконечно далеки от меня. Да и то, что совсем недавно во Франции случился переворот, прекративший Вторую Империю, сыграло свою роль – меня, француженку, считали, наверное, иностранной шпионкой и противницей монархии.
Я была ужасно одинока в то время.
Натали же едва ли ни с первого дня своего появления в Смольном стала душой всего нашего курса. По счастью ее поселили в одном дортуаре со мной, и даже кровати наши стояли рядом. Позже выяснилось, что Натали тоже потеряла мать, что и стало основной причиной нашего сближения – она понимала меня.
Помню, меня поразило, что она ровно вовсе не заметила, что я француженка – Натали ни разу не спросила, поддерживаю ли я новую власть во Франции, ратую ли за принятие Конституции в России, и как вообще
За эти качества я сердечно люблю Натали и, хоть и недовольна ею временами, готова простить моей подруге все на свете.
– А как тебе Женечка? – хитро прищурившись, спросила вдруг Натали.
– Ты хочешь сказать Евгений Иванович? – поправила я ее с упреком.
Но Натали на этот раз и не думала виниться:
– Нет, именно Женечка! – она придала лицу важность и заговорила наставительным тоном: – Поверь мне, дорогая, мой кузен относится к тому типу мужчин, которых будут звать Женечками даже их внуки. В крайнем случае, как-нибудь «monsieur Эжен», – манерно произнесла она, – но никогда его никто не будет воспринимать всерьез. Ты ведь помнишь этот момент за завтраком? Маменькин сынок!
– Когда ты начала так хорошо разбираться в типах мужчин? – с ноткой сарказма спросила я.
– Ну ты же не станешь спорить, дорогая Лиди, что опыта у меня побольше, чем у тебя! – абсолютно серьезно отозвалась Натали. – Просто я помню Женечку еще когда мне было три или четыре, а ему, соответственно, лет двенадцать. Помню, Людмила Петровна все время пыталась накормить его пирожными, пирогами и прочими сластями. А вдобавок запрещала бегать и играть с другими детьми – они, видите ли, могли его обидеть. В результате Женечка был просто ужасно толстым и неповоротливым, с огромными пухлыми щечками… И рядила она его в какие-то ужасные бархатные костюмчики с рюшами и сорочки с кружевами. А в волосы заплетала ленточки – как девчонке, фу!
– Мне показалось, что сейчас он выглядит вполне мужественно, – заметила я ради справедливости.
– Ну, не знаю… ты хотя бы про сахарок вспомни!– отмахнулась Натали и продолжила. – Я помню, как он однажды пытался забраться в седло в своем бархатном костюмчике и кружавчиках, – Натали уже откровенно хохотала, – пыхтит, тужится, падает, но все лезет и лезет… мы с Васей тогда просто от смеха покатывались, глядя на это чудо!
– Натали, как тебе не стыдно! – я изо всех сил старалась быть серьезной, хотя это стоило мне усилий. – Мальчику не повезло с мамой – следует пожалеть его, а не хохотать.
– Вот здесь ты права, Лиди, – посерьезнев, ответила Натали, – хуже нет, чем мужчина, которого воспитала такая маменька. Бедная его будущая жена.
– Да-да, действительно бедная: в нагрузку к супругу получит столь великолепную родственницу… – вполне серьезно вздохнула я.
И оборвала фразу на полуслове, потому что в этот момент где-то громко и отчетливо хлопнула дверь.
– Что это? – насторожилась Натали.
– Кажется, внизу.
Натали слезла с кровати и бросилась к окошку:
– Кто это в такой час к нам пожаловал? Или, наоборот, кто-то собрался прогуляться?..
– На крыльцо выходят окна из галереи, – напомнила я, тоже поднявшись и уже накинув шаль на плечи. – Пойдем посмотрим – чего гадать?
Натали засомневалась, но почти сразу кивнула:
– Пойдем…
В коридоре было совершенно темно, как и во дворе за окном. Свечу же мы предусмотрительно не взяли, дабы не быть замеченными. Долго смотрели в черноту ночи за стеклом и сперва не углядели ничего примечательного: тот же пейзаж за окном, что и днем, только погруженный во тьму.