Загадка фарфоровой балерины

Тюрина Елена Александровна

– А что от тебя Пашка хотел? – тут же пристала к ней Тома.

От волнения Настя в тот момент не заметила, как ревниво наблюдает за ними подруга.

– Дааа… Денег хотел занять, – ответила она первое, что пришло в голову.

– Денег? Тайгрян? – недоверчиво переспросила балерина. – Как-то не похоже на него.

– Почему? Разве у Павла не может не быть денег?

– У него очень обеспеченная семья. Отчим – какой-то высокий чин в милиции.

После небольшой паузы, покосившись в сторону Татьяны, сидевшей теперь рядом на скамейке и завязывавшей ослабевшие ленты пуантов, Тома выдала:

– Не

понимаю, неужели кто-то может всерьез рассматривать отношения с армянином? Они же женятся только на своих.

Катя подняла голову от тетради с конспектом по искусству грима.

– Ты ошиблась, только на своих женятся цыгане. Или евреи… Точно не помню. Я два года назад была с отцом в Ереване. И знаете, я могу однозначно сказать, что это очень достойный народ и мужчины в том числе. Конечно, циркачей хватает, но в большинстве своем уважают женщин. Сильные, неглупые, целеустремленные, с юмором, добрые, вспыльчивые в хорошем смысле, эмоциональные, нагловатые. В общем, у них больше хороших сторон, нежели плохих. Так что, почему бы и не выйти за армянина? Друг отца…

Тома ее перебила, громко хмыкнув, потом многозначительно округлила глаза, и девушка замолчала, тоже метнув взгляд в сторону Тани.

– Да в любой нации большинство – нормальные люди. Не понятно другое, – равнодушно вымолвила Настя. – Почему вас так волнуют чужие отношения? Которых, кстати, может, и нет вообще.

Тома цокнула, а Катя манерно закатила глаза, но больше эту тему девочки не поднимали.

– Тома, а ты же Тамара, да? – вдруг спросила Настя.

– Гм. Ну да.

– Николаевна?

– Ага. Откуда ты знаешь мое отчество?

Анастасия не ответила. Девушка раньше не задумывалась, как звучит полное имя подруги. А вчерашний дурной сон натолкнул ее на эту мысль. В нем Тома говорила фразу, уже слышанную Настей от директора Дворца культуры – Тамары Кошман. Вот кого балерина ей напоминала! Только фамилия не совпадала. Тома была Виноградова. Но ведь она могла просто выйти замуж за какого-то мужчину по фамилии Кошман. Помнится, Тамара Николаевна говорила, что до того, как стать директором, руководила танцевальным коллективом… Какое неожиданное открытие!

Еще одна неожиданность была впереди. Прощаясь после занятия с танцорами, Валентина Валерьевна принялась перечислять фамилии тех, с кем планирует начать работу над «Гаянэ».

– На вечернюю репетицию сегодня приходят Гальская, Мартынова…

Дальше Настя не слышала. Ее оглушило, как после контузии.

Вечером в зале было непривычно тихо и пусто. Когда Настя с еще несколькими девочками, в число которых не вошли ни Тома, ни Катя, несмело переступила порог обители танца, Таня уже разминалась у станка. А в углу о чем-то говорили Тайгрян и… Артем Мартовицкий. «Неужто этот тоже будет участвовать в постановке?» – Анастасия почувствовала участившееся сердцебиение и мысленно поругала себя за излишнее волнение.

По тому, как вальяжно юноша оперся о балетный станок, каким высокомерным взглядом периодически окидывал всех вокруг, было понятно, что он чувствует себя чуть ли не господином, хозяином, баловнем судьбы. Сверкал самоуверенной улыбкой и всем своим видом демонстрировал, что делает одолжение, находясь здесь. Почему никто, кроме нее, не замечает, какой он ужасный

человек?

При появлении педагога парни оживились.

– Валентина Валерьевна, – обратился к хореографу Артем. – А можно нам с Пашкой по случаю участия в балете освобождение от других занятий? Хотя бы от «Истории театра и балета». Нудятина.

– Ребята, у вас выпускной курс. Вам, наоборот, надо поднапрячься. И вообще, Тема, будешь умничать, поставим тебя не только на роль Гико, но и на Армена во втором составе.

– Да ну… А для партии Гаянэ кого выберете?

Вава обвела глазами всех, кто был в зале.

– Да вон, хотя бы Мартынову Настю. А что? Вполне достойная балерина…

Анастасия все съежилась под колючим взглядом его светлых глаз.

– Только деревянная. Танцевать с ней? Вы серьезно? Там же поддержки. Думаете, я смогу ее поднять? – произнес Мартовицкий с сарказмом.

И улыбнулся. Ему, очевидно, казалось, что это смешно. Но глаза Насти вмиг наполнились слезами. Она физически ощутила, как забурлила от негодования кровь. Шум в ушах заглушил все окружающие звуки. Девушка порывисто обернулась к педагогу и дрожащим голосом сказала:

– Я… Я не буду танцевать. Если хотите, исключайте меня из училища.

Самой ей показалось, что это говорила не она. Какой-то чужой голос.

– Артем! Настя! – Вава стрельнула в Мартовицкого убийственным взглядом и собиралась еще что-то сказать, но девушка уже ринулась прочь из зала.

Артем выглядел растерянно. Он не ожидал такой реакции и с опозданием понял, насколько перегнул. Догонять Настю бросилась Татьяна, однако вскоре вернулась ни с чем.

В общежитии Анастасия так и не появилась.

Глава 6. Беглянка

Этот побег был защитной реакцией. Но с каждым часом, приближавшим ее к ночи, Настя успокаивалась и все яснее осознавала – ее поступок выглядел глупо и по-детски безответственно. Страшно было представить, какой переполох случился после ее выходки. А фраза, брошенная педагогу… Вот так сжечь за собой мосты – чистейшее безумие. Теперь ей некуда идти, а возвращаться назад стыдно. Вспоминая о своих злоключениях, она испытывала отчаяние, подступавшее острыми приступами, а потом временно сменявшееся наивной надеждой на то, что никто ее странному демаршу не придал значения.

Большую часть времени девушка просто слонялась по городу и маялась, размышляя – вернуться в общежитие или нет? Настя поела в кафе, попробовав, наконец, целых два вида тортов – «Наполеон» и какой-то еще, название которого она не запомнила. Отвела душу. И плевать, что о ее фигуре думает Мартовицкий. Обида сменилась злостью на Артема. Этот его гонор, хамство и высокомерие… Она никому не позволит так с собой обращаться.

Пока сидела за столиком и наблюдала за суетящимися людьми, появилось время все обдумать. Мир, в котором она так нелепо оказалась, все глубже затягивал. Он был и чужим, и родным одновременно. В городском пейзаже она узнавала знакомые здания. Они, как и люди с годами, в ее времени изменись, но остались узнаваемые черты. При мыслях о доме накатила щемящая грусть. Все явственнее было предчувствие, что она туда не вернется. Чтобы не расплакаться, нужно было подумать о чем-то другом…