Загадка Фишера
Шрифт:
ВОПРОС: Не слишком ли субъективны Ваши воспоминания?
Р. ФИШЕР: Нет. Считаю, что продолжать учебу в таких условиях – значит, терять время зря. Я хотел стать чемпионом мира и в этом отношении школа мне ничего дать не могла. (1968)
ВОПРОС: И как же Вы разрешили этот конфликт?
Р. ФИШЕР: После того как я стал гроссмейстером, я бросил школу. Если бы мне разрешили, я сделал бы это раньше 16 лет.
ВОПРОС: Значит, уже тогда Вы рассматривали шахматы как профессию?
Р. ФИШЕР: Да! Лучше быть одним из сильнейших в мире шахматистов,
ВОПРОС: И Вас не смущает тот факт, что Вы, в отличие от других выдающихся шахматистов, не закончили своего образования? Ведь Ласкер был философом, Капабланка – дипломатом, Алехин – доктором права, Эйве – математиком. Этот список можно без труда продолжить…
Р. ФИШЕР: Я не имею высшего образования и не чувствую потребности его иметь. Главное – самообразование. Быть может, поэтому обо мне распространяют слухи, что я не умею писать, требую гонорар за интервью, ненавижу журналистов, выдвигаю невыполнимые условия. Это не так. Я постоянно работаю над собой. Стараюсь быть обходительным. Я не делаю все за деньги, но живу на доходы от шахмат…
ВОПРОС: Как к Вашему решению бросить школу отнеслась мать?
Р. ФИШЕР: У нас с ней разные взгляды. Мать слишком упряма. Она беспрестанно повторяла, что я слишком увлекаюсь шахматами, что мне надо искать друзей вне шахмат, что я должен кончить школу и делать подобные глупости. Мать не давала мне покоя и нам пришлось расстаться… (1961)
ВОПРОС: Она покинула Вашу квартиру в Бруклине?
Р. ФИШЕР: Да, она переехала в Бронкс. В начале 60-х она разъезжала вместе с пацифистами по Америке. Затем долго жила в Англии, где снова вышла замуж… У меня с ней мало общих интересов.
ВОПРОС: Думается, однако, что в Ваших успехах есть доля и ее заслуг…
Р. ФИШЕР: Да, но она не знала, что делает. Ей не надо было вмешиваться в шахматы.
ВОПРОС: Бобби, но говорят, что Вы ведете себя как примадонна?
Р. ФИШЕР: Я не знаю, что вы подразумеваете под словом «примадонна», но если что-либо меня не интересует или наскучило или мне кажется, что это глупость, я показываю, что мне до этого нет никакого дела. У меня нет никаких тайн. Я всегда говорю, что думаю. Вот и все! (1961)
ВОПРОС: Вернемся к началу 60-х годов. Опишите типичный для Вас день.
Р. ФИШЕР: Много времени проводил в разъездах. Европа, Южная Америка, Исландия. Когда оставался дома, ничего особенного не делал. Вставал около одиннадцати, листал какую-нибудь шахматную книгу, шел в ресторан. Никогда не готовил себе еду, не ел в буфетах и автоматах. Потом навещал кого-нибудь из друзей-шахматистов, анализировал какую-нибудь партию или занимался еще чем-нибудь. Иногда заходил в шахматный клуб или смотрел фильм…
ВОПРОС: Сколько часов в день Вы посвящали шахматам?
Р. ФИШЕР: Иногда я работал днями напролет, но бывало, даже не притрагивался к шахматам. После турнирных партий имел обыкновение их анализировать вместе с противниками и часто играл с ними «молниеносные» партии до поздней ночи. Я не считаю, что блицпартии повышают класс игры, но я их люблю, так как они очень увлекательны, полны напряжения – а в шахматах меня прежде всего привлекает борьба. Каждую новую партию я считаю эпизодом борьбы, в котором стремлюсь одержать победу.
ВОПРОС: Вы зарабатывали на жизнь только шахматами?
Р. ФИШЕР: Я и Решевский – единственные в Америке, кто это делал. Но мы зарабатывали не много. У остальных же мастеров имелись другие профессии. Россолимо – шофер, Эванс работает в кино… У русских в этом отношении большое преимущество – они получают поддержку от своей федерации. Шахматисты других стран сами должны бороться с жизненными трудностями. Это нелегко…
ВОПРОС: От прихоти сильных мира сего не раз страдали и Вы: матч с Решевским за звание сильнейшего шахматиста Америки (1961) был, как известно, прерван из-за скандала, который вовлек и известную меценатку г-жу Пятигорскую. В чем, по-Вашему, причина такой «кабальной» зависимости шахматистов?
Р. ФИШЕР: Мы зависим от турнирных призов, которые большей частью ничтожны. Несколько сот долларов! Миллионеры, правда, поддерживают шахматистов, но недостаточно. Для турниров по гольфу они не жалеют и 300 тыс. долларов, а на шахматы швыряют тысчонку или две – и еще хвастаются этим. Турнирам же присваиваются их имена, каждый должен им низко кланяться, играть, когда они захотят – и все это за пару тысяч долларов, которые для них ничего не значат и которые они отсчитывают от своего подоходного налога!
ВОПРОС: Остановимся подробнее на конфликте в том матче с Решевским. При счете 5,5:5,5 Вы не явились на 12-ю партию, протестуя против игры в неурочный час, и Решевскому была присуждена победа. Во всяком случае, он получил долю победителя. Как Вы реагировали, узнав об этом?
Р. ФИШЕР: Помню, я сказал: «Напрасно они считают меня ребенком. Все равно я оспорю свое право через суд». Полгода спустя я действительно подал в Верховный суд штата Нью-Йорк жалобу на гроссмейстера Решевского, который подрывал мой авторитет, считая матч между нами оконченным и продолжая как ни в чем не бывало играть в различных турнирах. Но ни шахматная федерация США, ни «большая» пресса меня не поддержали, хотя приходило много писем от любителей шахмат с осуждением допущенного произвола!
ВОПРОС: К тому времени Михаил Таль победил Ботвинника. Считали ли Вы, что Таль превосходит остальных претендентов на шахматный престол?
Р. ФИШЕР: Этого никак нельзя сказать! Я верил, что в свои неполные двадцать лет мог бы победить и Ботвинника, и Таля.
ВОПРОС: Когда же Вы думали завоевать титул чемпиона мира?
Р. ФИШЕР: В 1963 году.
ВОПРОС: Так скоро?
Р. ФИШЕР: А почему бы и нет.
ВОПРОС: На турнире в Бледе (1961) Вы, после четырех поражений кряду, одержали наконец первую победу над Талем. Вероятно, эта встреча стала для Вас одной из самых памятных?