Загадка кольца с изумрудом
Шрифт:
Из-за блеска волос лицо Серены смотрелось белее обычного и больше обращали на себя внимание впадины под глазами. Ярко малиновый свитер лишь подчеркивал болезненность лица. Казалось, она недосыпает или недоедает. А может, и то и другое.
Пэмми говорила, что в недавнем прошлом Серена рассталась с парнем. Я задумалась, не оттого ли она до сих нор страдает. Ее запястья напоминали обнажившиеся перед зимой ветви, что мягко касались окон в гостиной.
— Элоиза, — голос миссис Харрингтон заставил меня очнуться от дум, — ты знакома с Сереной Селвик?
Я не просто была знакома с Сереной, а даже как-то раз придерживала ее голову над унитазом, когда ей сделалось плохо от пищевого отравления. Пообщаться нам практически не довелось. Однако рассказывать матери Пэмми об обстоятельствах нашего знакомства, тем более перед ужином, было совсем ни к чему.
— Да. — Я наклонилась и чмокнула воздух перед щекой Серены. — Приятно снова встретиться.
Серена привычным жестом поправила волосы, хоть они в том ничуть не нуждались.
— Жаль, что я не застала тебя в Суссексе.
Суссекс. Мое постыдное увлечение. И хорошо, что Серена не застала меня в Суссексе — не видела, как я строю глазки ее братцу. Несмотря на всю робость и идеально уложенные волосы, Серена мне нравилась.
Состроив рожицу, я ответила:
— Наверняка в Лондоне у тебя были дела поважнее. А я почти безвылазно сидела в библиотеке.
— Колину ужасно неловко, что пришлось так срочно уехать.
Я пожала плечами:
— Ерунда. Я очень благодарна ему и за то, что он пригласил меня.
— Разумеется, он уехал срочно. На то была веская причина, — вставила миссис Харрингтон.
В самом деле? Я вопросительно взглянула на нее. Что происходит?
— Надеюсь, ваша мама скоро поправится, — сказала миссис Харрингтон Серене. — Как же я испугалась!
Поправится? Испугалась?
Серена живо закивала:
— Спасибо. Очень мило с вашей стороны, что прислали цветы.
— Ничем другим, увы, не могла помочь.
Я, чувствуя себя круглой дурой, поспешила включиться в разговор:
— Ваша мама заболела?
— Колин тебе не сказал? — с неподдельным изумлением спросила Серена. — А я подумала…
Я покачала головой и постаралась выглядеть так, как надлежит всякому вежливому человеку, который обеспокоен нездоровьем ближнего. Зря я не выпила больше водки. Мою душу, словно ползучее растение, стало оплетать недоброе предчувствие.
— Мама Серены попала в автокатастрофу, — сказала миссис Харрингтон. — В Венеции, правильно?
— В Сиене.
— О Боже! — пробормотала я, не найдя иных слов. — Какое несчастье!
— Она отделалась лишь ушибами, — торопливо проговорила Серена. — И сломанным ребром.
— О Боже! — повторила я. — Как страшно!
— Подобных звонков, — произнесла миссис Харрингтон, переводя взгляд на болтавшую с друзьями Пэмми, — боишься больше всего в жизни.
— Даже представить жутко, — сказала я.
И вернулась мыслями в тот день.
Мы только-только приехали из Донуэлла, когда у Колина зазвонил сотовый. Я прекрасно помнила эту минуту. Взглянув на номер, он быстро пожелал
— Я не смогла поехать, а Колин вылетел первым же самолетом и пробыл с мамой неделю. — Серена принялась теребить край свитера и немного склонила голову, очевидно, чувствуя себя виноватой.
Прошло часов шесть, после того как Колину позвонили, когда он заглянул в библиотеку и спросил, успею ли я собраться за пятнадцать минут. Вот, оказывается, в чем было дело. Я представила, как Колин, ссутулившись, сидел перед компютером, как, не выпуская из руки телефон, узнавал расписания, то и дело звонил в больницу и разговаривал с перепуганной Сереной. Один-одинешенек, среди ночи, болея душой за мать, что лежала в чужой стране раненая. Время неумолимо шло вперед. А он торчал в Суссексе, на пару с раздражительной гостьей.
Я почувствовала себя преступницей.
— Наверняка твоя мама все поймет, — пробормотала я, похлопывая Серену по плечу. — Замечательно, что с ней рядом был Колин.
Я не знала, как себя обругать. Теперь мне казалось, «преступница» — слишком мягкое для меня название.
Лишь безумно влюбленные в себя эгоисты не замечают чужих несчастий. А беда Колина была невыдуманной и безмерно страшной. Разумеется, ни сама я, ни кокетничанье, ни глупые чувства в те минуты его не волновали.
Я попыталась представить, каково было бы мне, узнай я, что моя мама в больнице. В тяжелом состоянии. Еще и в другой стране. При одной мысли о подобном несчастье делалось тошно.
— Теперь ей лучше? — спросила я.
— Намного, — уверенно сказала Серена. — С ней сейчас муж.
Не «папа». А «муж». Мне и в голову не приходило поинтересоваться, как обстоят дела в семье Колина. Преследовало чувство, что он появился на свет из залы Селвиков точно такой, как теперь, — будто Афина, родившаяся из головы Зевса в полном вооружении.
— Где Колин? — спросила я, выгибая шею и глядя на бар.
Следовало что-то сделать. Что именно? Я не знала. Посочувствовать? Попросить прощения? Нет. Мне хотелось загладить свою вину. За что? Я затруднялась объяснить. Глупо бы выглядело, если бы я подошла к нему и сказала: «Прости, я так отвратительно себя вела, потому что решила, ты мной пренебрегаешь». Вдруг он и не заметил в моем поведении ничего отвратительного? Или понятия не имел, что я считаю, будто мною пренебрегают? Мысли в голове окончательно спутались.
У бара Колина уже не было, не было и в небольших группках, что стояли тут и там но всей гостиной. Не бела. Я еще успею исправить свою ошибку. За праздничным ужином. Буду подчеркнуто обходительной. Стану образцом изящества и обаяния. По меньшей мере обаяния.
— Вот он! — Серена, разыскивая брата, обвела комнату долгим взглядом и кивнула на арочный дверной проем, ведший в прихожую. Не успела я повернуться, широкая спина Колина уже исчезла из вида. — Уходит.