Загадка Куликова поля, или Битва, которой не было
Шрифт:
Отдельная проблема, даже целый пласт проблем, с широко известным благословением на битву Сергия Радонежского и участием в подготовке к ней митрополита Киприана. Роль Сергия тоже меняется по мере формирования окончательной версии «Сказания о Мамаевом побоище». Вообще не упомянутый в «Задонщине», в Летописной повести он посылает грамоту со своим благословением вдогонку московскому войску, а в «Сказании» уже лично благословляет Дмитрия на ратный подвиг и даже отдает ему двух своих монахов. Здесь тоже наглядно проступает процесс формирования мифа, как и в случае с митрополитом Киприаном. С учетом того, что пребывание Киприана осенью 1380 года в Москве весьма спорно, а на Сергия московский князь имел большой зуб, скорее всего оба церковных иерарха были приобщены московскими летописцами к делу задним числом, с одной стороны в обоснование благоверности Дмитрия Донского, а с другой — во славу Православной церкви.
В общем, как-то получается, что от некогда огромного и блистающего священной белизной, а ныне окончательно растаявшего монолита айсберга «Руси защитник» остается одно мокрое место. Зато это мокрое место радикально снимает все вопросы, оказавшиеся не по зубам сценарию
Часть II
СЦЕНКИ
АВАНСЦЕНА
Большинство из нас, простых смертных, по простоте душевной полагают, что в далеком нашем прошлом все было и происходило именно так или хотя бы в основном так, как изложено в учебниках истории. На самом деле это, мягко говоря, не совсем так, а зачастую и вовсе не так.
Что было, то было. Но история — это не то, что было и как было, а наше представлениео том, что и как было. Или иногда вообще наша фантазияо том, что вроде бы было, а на деле вовсе и не было или было вовсе не так. Эти представления и выдумки формируются учебниками в школе и художественной литературой после школы или вместо школы. Лишь немногие, профессионально занявшиеся историей, добираются до специальной литературы. Но даже из них не все утруждают себя копанием в первоисточниках. Их можно понять. Читать, например, наши летописи — занятие донельзя занудное и, как правило, малоинформативное. А чтобы ознакомиться со старинными подлинниками из Халифата или Поднебесной, вообще надо сначала выучить древние арабский и китайский языки. Зато те немногие упорные и преданные, кто сумел заставить себя выучить, посидеть и проштудировать, стали некими монополистами в праве на их интерпретацию и, тем самым, создание своей оригинальной истории, чтобы потом вольно или невольно навязать ее читателям в своих ученых трудах. Таких упорных действительно немного. Известных российских «первоисториков» можно пересчитать по пальцам одной руки: В. Татищев, Н. Карамзин, Н. Костомаров, С. Соловьев, В. Ключевский. В крайнем случае можно задействовать вторую руку, тогда пальцев точно хватит. Именно труды этой пятерки-десятки читают профессионалы, ленящиеся копаться в первоисточниках, но пишущие популярные учебники истории и исторические статьи энциклопедий. Что же, таким образом, мы имеем на самом деле?
Пусть некий монах-летописец внес в свою летопись текст, описывающий какое-то событие. Безвылазно живя в своей келье, он не был его очевидцем. Запись, как правило, делалась понаслышке, пройдя через третьи-пятые руки, обычно спустя многие месяцы, а то и годы после события. В результате в летописи появился некоторый оригинальный текст { Л}, отразивший восприятие и понимание описываемого события летописцем. Таким образом, уже текст { Л} — это личная интерпретация некого летописцагде-то когда-то произошедшего события с учетом как неполного знания, так и его монашеского статуса, а нередко и личных симпатий и антипатий. Веками множество монахов-переписчиков копировали текст { Л}, внося свое понимание(или непонимание!) переписываемого, давая ему свою интерпретацию, свойственную их времени и нравам, и просто делая ошибки, в результате чего через века до нас дошли уже другие тексты в несколько различающихся копиях { К 1}.. { K N}. Далее один из текстов { К} попался на глаза какому-нибудь неленивому ученому-историку, имевшему терпение поломать голову и умение расшифровывать написанные архаичным корявым языком и плохо сохранившиеся письмена. Этот неленивый ученый что-то понял, что-то непонятое додумал сам, все вместе переосмыслил по-своему, после чего вписал в свою «Историю» уже некий текст { И} своим языком и со своим пониманием и своей трактовкой в собственном контексте описываемого. Если текстов { К} и их исследователей было более одного, то соответственно появилось несколько авторских изложений, несколько разных интерпретаций { И 1}…{ И М}. Затем наступила очередь составителя учебника. Он прочел и сравнил эти несколько разнящиеся интерпретации { И 1}…{ И М} и либо выбирал одну наиболее ему лично понравившуюся, либо, что тоже бывает, так как в этом вроде бы и заключается его «научная работа», скомпилировал из них свою собственную интерпретацию, свой текст { У}. А теперь спрашивается: что общего у текста { У} с начальным текстом { Л}? Понятно, что во многих случаях ничего или очень мало, не говоря уже об адекватности текста { У} собственно описанному в нем событию древности.
Предположение касательно изначальных ошибок летописцев, конечно, умозрительно, но, думаю, мало кто усомнится в том, что во времена, когда не только мобильных телефонов, но и обычной почты еще не было, оперативно получать полную и достоверную информацию было невозможно, особенно монастырским затворникам. Достаточно очевидно и то, что вся информация воспринималась и усваивалась монахами через фильтры православия,
В плане иллюстрации сказанного выше заинтересованному читателю наверно было бы небезынтересно понаблюдать, как последовательно, шаг за шагом, могла сформироваться одна из самых известных fantasy отечественной истории — миф о Куликовской битве. Нет, нет, я не утверждаю, что этот миф именно так и формировался, но постараюсь показать вполне реальную возможность, как он мог бы возникнуть буквально на пустом месте, и предоставлю читателю самому решать, насколько предлагаемый мной сценарий рождения такого мифа возможен и вероятен. А попутно — оценить степень достоверности наших нынешних представлений об этой битве, основанных на летописях и их интерпретации официальной историей, и, экстраполируя, достоверность всей российской истории, какой ее изучают в школе. Для этого нам придется отвлечься от всех документов уровней { И} (историки-основоположники) и { У} (составители учебников) и заглянуть прямо в источники уровня { К}, то есть непосредственно в дошедшие до нас летописные материалы.
О Куликовской битве нам известно из четырех основных источников, объединяемых общим названием Куликовского цикла: «Задонщины», Летописной повести о Куликовской битве в кратком и пространном изложениях, а также «Сказания о Мамаевом побоище». Не входят в Куликовский цикл, но содержательно примыкают к нему «Слово о житии и преставлении Дмитрия Ивановича, царя русского» и житие Сергия Радонежского. Отечественная историческая наука не выработала единого взгляда на время возникновения произведений Куликовского цикла, но наиболее распространено представление, что по крайней мере написаны они были в вышеперечисленном порядке. Именно в этом порядке мы их и пролистаем, а заодно прихватим и «Слово о житии и преставлении» Дмитрия Донского, названного в житии ни много ни мало русским царем.
Сценка первая
«ДВА «СЛОВА»»
Хотя самый ранний источник, повествующий о Куликовской битве, принято называть «Задонщиной», так он называется только в одном-единственном из ранних дошедших до нас списков, найденном в Кирилло-Белозерском монастыре. Другие ранние тексты носят название «Слово о великом князе Дмитрии Ивановиче и о брате его князе Владимире Андреевиче, как победили супостата своего царя Мамая», и это не случайно. Исследователи «Задонщины» единодушны во мнении, что она является подражанием «Слову о полку Игореве», потому неудивительно, что произведение изначально тоже было подражательно названо «Словом о…». Чтобы не путать два «Слова», оригинал и подражание, сохраним за «Задонщиной» это прочно вошедшее в обиход название, а для «Слова о полку Игореве» будем использовать тоже устоявшуюся аббревиатуру СПИ.
Говоря об оригинале и подражании, следует оговориться: существует мнение, что наоборот СПИ было написано в подражание «Задонщине», то есть оно — поздняя подделка, а не произведение XII века. Но это скорее проблема СПИ, чем «Задонщины», и мы на нее отвлекаться не будем. Первичность и аутентичность СПИ современными исследователями достаточно обоснованы, и, следуя общепринятому мнению, мы тоже будем исходить из того, что СПИ — оригинальное произведение, а «Задонщина» — подражание ему.
Хотя время создания «Задонщины» точно не установлено, фигурирующие у историков предположительные даты укладываются в довольно узкий диапазон. Самая поздняя дата — начало XV века, а самая ранняя — непосредственно после битвы, вплоть до того, что «Задонщина» была написана чуть ли не на поле боя во время «стояния на костях» как победная хвалебная песнь.
В некоторых списках «Задонщины» ее автором назван Софоний Рязанец, но против такой атрибуции имеются и серьезные возражения, так как в других списках автор поминает Софония отнюдь не как самого себя. Мы не будем встревать в научный спор, в любом случае об этом Софонии толком ничего не известно. По одним предположениям он был брянским боярином, по другим — рязанским иноком. В конце концов, многие историки молчаливо приняли некий компромисс считать Софония бежавшим с Брянщины боярином, постригшимся в монахи где-то на Рязанщине. В частности, А. Журавель {12} полагает, что Софоний мог бежать из Брянска в Рязань через Новосиль в смутные для Брянского княжества времена поочередного его завоевания то Литвой, то Москвой в период с 1359 по 1370 год. На мой взгляд, брянский боярин Софоний вполне мог быть автором исходного текста, собственно «Слова», которое представляет собой, вслед за СПИ, типичный пример «дружинного эпоса». Сочиненный боярином текст изначально мог исполняться на пирах устно как былина, а потом его при случае записал с соответствующей ссылкой на автора какой-то безымянный грамотный монах. Или сам Софоний, ставший монахом. Какая нам разница? На самом деле некоторая разница есть. Для нас неважно имя автора, но имеют значение его социальный статус и место написания им «Задонщины».