Загадка острова Раутана
Шрифт:
Но Василек отмахнулся от него и с торжественно-радостным видом сообщил:
— Слыхали? Мою пленку демонстрировали в штабе, и ученые поголовно все ее смотрели. Они сказали, что как только увидели мой язык…
Он бы еще долго разглагольствовал, но Ленька взял его за шиворот:
— Спрячь свой язык и немедленно беги за пленкой. Понял?
Василек обиженно затрусил по коробу.
Они свернули в переулок, и Степа шмыгнул в подъезд трехэтажного дома. Ребята поднялись по тесной каменной лестнице. На одной из площадок
Он приложил палец к губам и жестом отпустил Дрововоза. Тот вытянулся, козырнул зачем-то и покатился вниз по лестнице.
Гусятников ввел Леньку в комнату.
— Садись. Приходится вот прибегать к конспирации… обстановка тревожная.
Ленька смотрел на него непонимающе.
— Перейдем к делу, — сказал лейтенант и вытащил картонный квадратик. — Узнаешь?
Ленька взглянул и вздрогнул: с фотографии на него смотрел Жмакин. Он был без бороды, но его холодные рыбьи глаза Ленька не спутал бы ни с какими другими. Видимо, от яркого света он широко открыл глаза и откинул назад голову. Казалось, старатель увидел что-то страшное.
— Еще бы не знать, — хрипло сказал Ленька. — Я-то его знаю!
— А почему ты так хорошо его знаешь? — тут же зацепился лейтенант.
Ленька замялся, потом выпалил:
— А я снимал его… когда он золото воровал!
Ленька дал себе слово никому не говорить об этом, пока не будет проявлена пленка, но тут подействовало то, что у лейтенанта Гусятникова было такое тревожно-таинственное лицо, что они были вдвоем, и, наконец, неожиданно показанная фотография Жмакина. Значит, что-то случилось, надо говорить все начистоту.
— Его разоблачили? — спросил он.
— Погоди, — перебил лейтенант. — Говоришь, снимал его за… этим самым? А где пленка? Проявил?
Ленька отвел глаза.
— Не знаю. Камера испортилась… как раз в этот момент. А… пленку я отдал. Проявить.
— Кому?
— Одному человеку. Мастеру быткомбината. — Ленька заметил, как изменилось лицо Гусятникова, и торопливо сказал: — Да вы не беспокойтесь, я уже послал Василька забрать ее.
— Постой, постой! Ты сам дал ему пленку?
— Нет, он попросил.
— Именно эту пленку? — Гусятников сощурился.
— Я… я рассказывал ему, — с усилием сказал Ленька, — когда камеру сдавал в ремонт. А он говорит: давай я пошлю ее в Магадан, там проявят.
Гусятников достал потрепанную записную книжку и полистал её.
— Мастер быткомбината… фамилия его Бекоев, не так ли?
— Да…
— Эх, дружище! — лейтенант с треском захлопнул книжку. — Простая душа. Как же ты первому встречному взял так и выложил все?
— Он камеру не хотел ремонтировать, — пролепетал Ленька. — Пристал… и так расспрашивал…
— Знаю. Умеет подъехать на ярко раскрашенной тележке.
— А что? — встревожился Ленька. — Он плохой человек, да?
— Когда-то был очень плохим. С тех пор как будто исправился, хорошо работает. Но знаем, что к золоту неравнодушен. И вот теперь его странный интерес к пленке. Неужели он связан со Жмакиным?
— А вы Жмакина спросите, — простодушно посоветовал Ленька.
— Думаешь, он ответит? — усмехнулся Гусятников. — К тому же и не спросишь его… Сбежал.
— Сбежал? — ахнул Ленька. — Куда?
— Далеко убежать не мог, — задумчиво пояснил лейтенант. — Все пути перекрыты. Предполагаем, что затаился где-то здесь, в городе. Мы ведем постоянное наблюдение, раздали фотографии всем работникам милиции и дружинникам. Да фотографии-то, видишь, какой давности… Мы очень просим тебя помочь.
— Как? — загорелся Ленька, приподнимаясь.
— Слушай. Ты один из немногих здесь людей, кто знает Жмакина в лицо. Если увидишь его, постарайся не выпускать из виду, посмотри, куда он пошел, с кем встретился. И при малейшей возможности сообщи нам, в милицию. Понял?
— Понял, — кивнул Ленька.
— Ну, иди. Только старайся на глаза ему не попадаться при этом. Сам ничего не предпринимай. Это человек жестокий, отчаянный.
Ленька пошел было к двери, но тут же остановился.
— Когда мы возвращались от старателей, шофер рассказал нам одну страшную историю. Про золотой самородок.
— Какую историю? — оживился лейтенант.
Ленька передал все, что слышал от Шастуна: о пурге, об исчезнувшей теплушке, сумке с золотым самородком и о схватке с бандитом. Гусятников все больше хмурился, слушая его.
— Вспоминаю одно архивное дело, — сказал он, помолчав. — Запутанное дело, тяжелое. Так говоришь, рассказал тебе о нем шофер Шастун?
— Он? — Гусятников протянул шоферу фотографию. Тот долго рассматривал ее, то отодвигая, то приближая к глазам. Наконец с сомнением проговорил:
— Похожего мало… Только… Вот если бы не сказали, так сам никогда бы не подумал. А все-таки какая-то похожесть есть. Что-то такое… — Шастун пошевелил пальцами. — Он ведь тогда без бороды был.
— А это? — Гусятников с ловкостью фокусника извлек другую фотографию. — Здесь он без бороды.
— Он! — с уверенностью выдохнул Шастун, едва взглянув на фотографию. Гусятников удовлетворенно кивнул и постучал по снимку пальцами.
— К сожалению, у нас есть только вот эта, ранняя его фотография, из личного дела. А бороду мы пририсовали… Да, видно, неудачно. Значит, все-таки он.
— Как же он выплыл? — взволнованно спросил Шастун. — Что этого волка обратно сюда привело?
— Видно, что-то важное… Хоть и сменил он документы, бороду отпустил, а все ж риск большой. Вдруг кто из старых северян опознает? Правда, мало их нынче осталось, старых северян. На том, видно, и строил свой расчет. Ну-ка, расскажите мне историю с золотым самородком, да поподробнее.