Загадка Отца Сонье
Шрифт:
— Ты чувствуешь, Диди, чем-то воняет? Где-то, наверно, падаль. И волки, по-моему, ночью с горы выли. Может, мне показалось? Ты не слыхал?
И в этот самый миг со стороны горы впрямь раздался заунывный вой.
С роду к нам в Ренн-лё-Шато с гор не спускались волки. По преданию, когда-то их было тут много, они набегали целыми стаями терзать трупы катаров, но в те же древние времена граф Симон де Монфор велел отстрелять их всех, так что трупы людей зарывали вперемешку с трупами волков, хотя наверняка тот же Симон де Монфор
Матушка сказала, глянув в окно:
— Вон, мужчины с ружьями уже пошли. Давай-ка и ты, Диди, с ними.
Я быстро оделся, потом достал с чердака и зарядил отцовское ружье. Когда вышел из дома, у порога меня уже поджидали друзья, Поль и Пьер, у обоих в руках тоже были охотничьи ружья.
— Вонища вправду откуда-то… — сказал Пьер, пока мы шли в сторону горы.
— И по-моему, совсем с другой стороны, — заметил Поль. — Ветер-то вон откуда.
А ветер дул как раз со стороны дома отца Беренжера. Но почему-то я им этого не сказал.
Уже прогремело несколько выстрелов, вой, однако, не прекращался. Мы двинулись на звук.
У подножия горы стояло несколько мужчин, склонившись над трупом косматого зверя с размозженной головой.
— Да собака это, говорю вам! Не видите, что ли, обыкновенная собака, — объяснял собравшимся лавочник Жерар. — Волков я, что ли, не видел? У волка башка – во какая! И холка другая совсем.
— Точно, собака, — согласился с ним старик Шарль. — И там, — он указал в сторону, куда целился, — там, по-моему, тоже собаки.
Я пригляделся. У меня глаза были лучше, чем у него. Да, там, безусловно, сидела стая бездомных собак, самых разных цветов и размеров, от мелких шавок до здоровенных кобелей, и все они, глядя на нас, продолжали выть. Не разбежались и не утихли даже после того, как Поль тоже выстрелил и сразил одну из них наповал.
— Вы как хотите, — сказал Жерар, — а я в собак стрелять больше не стану. Если бы волки – другое б дело, а в собак – ну уж нет! — и он стал разряжать свое ружье.
— Да, в собак – оно как-то… — С этими словами Шарль тоже вытащил патроны. И добавил: — Чего ж они сбежались-то?.. И странное дело: собаки – а воют совсем по-волчьи. В жизни такого не видал.
— А запах тебе этот странным не кажется? — спросил Жерар. — Право, как в аду, прости Господи. Сроду такого не нюхивал, даже когда в Каркассоне на бойне работал. Только вот откуда, никак не пойму…
— Да вон же, оттуда! — старик указал в ту сторону, где стоял дворец кюре. — Пойдем-ка посмотрим.
Мы с Пьером и Полем двинулись за ними. А в спины нам несся нарастающий собачий вой.
Возле ворот священника скакал на своих копытцах мой прадедушка Анри и, указывая на эти ворота, знай себе повторял:
— Шуваль! Шуваль!..
Все согласились, что пахнет именно оттуда, но никто почему-то никак не решался вступить во двор.
Тут я увидел, что Натали сидит на переносной скамеечке и подстригает розовые кусты. Судя по этому, у них в доме вроде все было спокойно, поэтому я все-таки решился открыть ворота и войти. И, входя слышал, как со стороны горы пробивается и сюда собачий вой.
— Странные дела творятся у нас в Ренн-лё-Шато, — проговорил мявшийся у ворот старик Шарль.
Ах, если бы вы знали, дорогие мои соседи, до какой степени странные!..
В дом кюре вносят гроб
Она не сразу заметила меня. Сидела на своей скамеечке и с какой-то странной застывшей на губах отрешенной улыбкой подстригала очередной куст.
Эти розовые кусты, кстати, тоже были странные. Где вы видели, чтобы даже в теплом Лангедоке розы цвели в январе? Уж не знаю, где такие розы добыл преподобный – небось там же, где своих ягуаров и гиен.
Наконец она увидела меня и оторвалась от своего занятия.
— А, это вы, Дидье… — сказала она, глядя на меня все с той же застывшей улыбкой. — Зачем надо держать садовника, если я сама подстригаю кусты?
— А куда делся ваш садовник? — спросил я.
— Не знаю, — пожала она плечами. — Сегодня рано утром куда-то сбежал. Сказал, чтобы мы себе нового садовника подыскивали. Говорит, запах тут какой-то, которого он не выдерживает. Даже не потребовал жалования. Быстро собрал вещи и сбежал. Что за запах ему примерещился, не знаю. Вы, Дидье, чувствуете тут какой-нибудь запах?
Боже, о чем она спрашивала?! Я ничего не ответил, хотя сам изо всех сил крепился, чтобы меня не вывернуло наизнанку от царящего тут смрада. От этого смрада все тут, кажется, притихло. Ветер, гулявший за воротами, не шевелил здесь ни одного листка, птицы молчали на деревьях, покачивались, но не скрипели оконные ставни, беззвучно падали на землю ветки, отстригаемые Натали. Когда же ягуар проурчал не особенно громко, она почему-то сказала:
— Недолго тебе, киска, осталось мурлыкать. — И затем бросила в сторону затихшего зверинца: — Всем вам – недолго осталось…
В эту самую минуту из кустов вынырнула птаха эта диковинная, марабу, — за четверть века у них сменилось штук пять этих самых марабу, причем всех их звали одинаково, Гарун аль Рашид, — залезла клювом в кармашек к Натали и вытащила оттуда монетку. Натали придержала птаху и, поглаживая ее по головке, сказала:
— И тебе недолго осталось, Гарунчик, птичка моя. — Потом снова повернулась ко мне: — Глупо сегодня получилось. Беренжер как раз нынче ждет священника из Каркассона, просил подстричь этот куст – и надо же, именно сегодня садовник что-то себе выдумал про какие-то запахи и сбежал. Так что приходится, видите, самой. — Она еще быстрее стала щелкать садовыми ножницами. — Не каждый же день приезжает священник для исповеди.