Загадка Отилии

Кэлинеску Джордже

— Паскалопол сказал мне вчера вечером, что скоро пригласит нас в имение! Как же я туда поеду, если ты его терпеть не можешь? Неужели малейшая привязан­ность к человеку должна тотчас же вызывать подозрение? Какое мне дело до того, что скажут люди, которые видят Меня под руку с тобой? А между тем идти с тобой — опаснее, чем с Паскалополом, ведь его можно принять за моего отца. Паскалопол — человек большой души, и он был так добр ко мне Когда-нибудь я тебе все расскажу. Ну как, поедешь ты в деревню?

— Поеду, — ответил Феликс.

Вечером

Феликс почувствовал, что ему необходимо поделиться с кем-нибудь своей вновь обретенной верой в Отилию, рассказать о зародившемся в его душе глубо­ком чувстве к девушке. Но исповедаться было некому, и он, взяв чистую тетрадь, написал: «Я должен всегда ува­жать Отилию и верить ей».

V

Как-то в начале августа, после обеда, Марина сооб­щила, что приехали Олимпия и Стэникэ. Отилия расска­зала Феликсу, в чем дело:

— Это старшая дочь тети Аглае, а Стэникз — ее муж. Муж — это только так говорится, они не венчаны. Чего же Олимпия хочет? — спросила она Марину.

— У них родился ребенок, и она думает еще раз по­пытаться — вдруг умилостивит старика.

— Вот увидишь, какой будет скандал! — обрадовалась Отилия. — Дядя Симион не соглашается дать за Олим­пией ни гроша в приданое, он ведь такой чудак. А Стэ­никэ увез ее из дома, но ни за что не желает венчаться. Хотела бы я, чтобы ты взглянул на Олимпию... Это по­трясающая пара!

— Мне сказала кукоана Аглае, что они придут сюда к вечеру, когда приедет домнул Паскалопол, — добавила Марина. — Она говорит, что, может быть, старик посты­дится его. А сейчас они спрятались в комнате у домнишоары Аурики и сидят там.

— Стоит ли впутывать в эти дела Паскалопола? — высказал свое мнение Феликс. — Он не рассердится?

— Что ты! Да ты не знаешь Паскалопола! У него не­истощимое терпение, и он очень любит, когда с ним сове­туются. Он любезен с тетей Аглае и со всеми, потому что хочет чувствовать себя здесь, как в родной семье. У него ведь никого нет.

Вечером шел дождь, все собрались в гостиной, Си­мион, сидя в полутьме, вышивал подушку. Внезапно рас­пахнулась дверь и вошла молодая пара. Аглае и Аурика обернулись, притворяясь удивленными.

— Олимпия! Ты? — сочувственно воскликнула Аглае, стараясь все же изобразить некоторую досаду.

Олимпия с бесстрастным видом подставила Аглае щеку для поцелуя, в то время как Стэникэ с подчеркну­тым почтеньем лобызал теще руку. Супруги поздоровались со всеми и издали приветствовали Симиона, кото­рый удовольствовался тем, что проворчал что-то, не под­нимая головы от пялец. Паскалопол церемонно склонился перед Олимпией:

— Целую ручки, доамна Рациу!— и поднес к губам кончики ее пальцев.

В Олимпии поражало сходство с Симионом и Тити, а раздвоенный, как у них, подбородок производил на жен­ском лице неприятное впечатление. Она была крупная, смуглая, с легким пушком на верхней губе и тесно срос­шимися над переносьем бровями, как у Тити. У пышу­щего здоровьем, хотя

и не тучного Стэникэ было красное лицо, черная густая, кудрявая шевелюра и усы, похожие на мушиные крылышки. Под твердым высоким воротнич­ком Стэникэ развевался галстук «а ля лавальер», а не­обычайная ширина его светлого чесучового костюма, так же как и крошечная, едва прикрывавшая волосы, соло­менная шляпа-канотье, поразила Феликса. Стэникэ гово­рил плавно, округленными периодами, с актерскими, на­пыщенными жестами, а Олимпия — медленно, настави­тельно и весьма уверенно.

Аглае открыла военные действия.

— Мне следовало бы сердиться на вас, Олимпия. В нашей семье еще никогда не случалось такого позора. Вам надо было хорошенько подумать, прежде чем совер­шать подобный шаг. Уже год вы живете вместе, у вас ро­дился ребенок, а ведете вы себя, как язычники. Это все ты, Стэникэ, не хочешь венчаться!

— Перед богом мы соединены навеки! — громко продекламировал Стэникэ. — Нас разлучит только смерть.

Пока говорила Аглае, дядя Костаке пристально смотрел на нее, и по лицу его было видно, что он полностью разделяет ее негодование. Но когда взял слово Стэникэ, глаза старика точно магнитом притянуло к нему, и теперь Костаке увлекся идеей свободной любви.

— Стэникэ не может взять на себя содержание семьи, пока у него нет хоть какого-нибудь капитала, — торжественно заявила Олимпия.

— То, что принадлежит вам, вы и получите, — пообещала Аглае.

Олимпия сделала недовольную гримасу.

— Но ведь пока что мы должны жить! Нам прихо­дится трудно, бедный Стэникэ целый день бегает — нынче адвокатурой много не заработаешь. Правда, его обещали устроить на службу, но...

Стэникэ, польщенный сочувствием Олимпии, окинул всех гордым взглядом.

— Может быть, домнул Паскалопол захочет помочь тебе подыскать что-нибудь, ведь у него есть связи, — сказала Аглае.

Симион, Аурика, Олимпия и Стэникэ как по команде повернулись в сторону Паскалопола, словно он уже что-то предложил. Тот сказал просто:

— Я попытаюсь!

— Как бы там ни было, я не позволю обделить себя, — продолжала Олимпия. — Из сестер старшая — я, а вы не дали мне того, на что я имею право.

— Меня тревожит ее будущее, будущее нашего ребен­ка, — прогремел Стэникэ. — Для себя я не хочу ничего, мне нужна только Олимпия.

— Всему виной Симион, он никак не соглашается, — и Аглае метнула гневный взгляд на старика в платке, ко­торый, будто ничего не слыша, продолжал вышивать. — Если бы с самого начала он перевел дом на ваше имя, у нас не было бы таких хлопот! Так что ему говорите, с ним все и выясняйте.

— Мама, если папа не хочет, я не могу силой заста­вить его любить меня, — с некоторым раздражением за­явила Олимпия. — Но вы могли бы выделить нам кое-что из своего состояния.

Аглае нахмурилась, а Аурика с ненавистью взглянула на сестру.