Загадка Отилии
Шрифт:
— Ну, уж это нет, милая! У меня есть Аурика, которую надо выдать замуж, и Тити — не могу же я его пустить по миру! Ты должна потерпеть, пока мы чего-нибудь добьемся от этого несчастного.
Симион молча поднял голову, но губы его дрогнули, словно он намеревался что-то сказать. Дядя Костаке, чтобы не принимать ничью сторону, низко склонился над кисетом с табаком. Тогда Паскалопол умиротворяюще заговорил:
— Не следует заходить слишком далеко. Все можно уладить. Как ваше мнение, домнул Симион?
Симион встрепенулся и быстро сказал:
— Она не моя дочь!
Аглае презрительно
— Не его дочь! А чья же еще? Он меня с ума свел этой чепухой!
Сходство Олимпии с Симионом настолько бросалось в глаза, что Феликсу слова старика показались непонятной блажью. Позднее Отилия рассказала ему, что все это было вздорной выдумкой Симиона, к которой он упорно возвращался, когда приходил в дурное настроение. Симион владел небольшим домом, и Аглае рассчитывала дать этот дом в приданое Олимпии, но старик, не желая лишиться всего своего имущества, не соглашался. Аглае отбирала у него пенсию, отнимала все до последнего гроша, даже мизерную квартирную плату, которую он получал с жильцов своего дома. Возможно, что, отказываясь дать в приданое дочери дом, старик выражал свой протест против опеки Аглае. Паскалопол примирительно сказал:
— Вы заставляете напрасно страдать... домнишоару... доамну Олимпию... Может быть, она вас чем-то рассердила... Но в подобных обстоятельствах надо все забыть.
— Она не моя дочь! — заорал не двигавшийся с места Симион и весь побагровел.
Теперь он опять разозлится, — равнодушно, как предсказывают дождь, отметила Аглае.
У Олимпии затряслись губы, она вытащила из-за корсажа носовой платок и внезапно разразилась громкими рыданиями.
— Боже мой, ну будьте же благоразумны, — деликатно попытался утешить ее Паскалопол.
Стэникэ встал и принял благородную позу.
— Домнул Туля, пока Олимпия живет под одной крышей со мной, она находится под моей защитой, и я не позволю, понимаете вы...
Дядя Костаке с таким видом, точно у него было какое-то неотложное дело в соседней комнате, поспешно поднялся из-за стола, а Аглае безнадежно махнула рукой, прося Стэникэ замолчать. Но тот уже разгорячился:
— …оскорблять ту, которая перед богом является моей женой и матерью нашего сына!
Лицо Симиона посинело, он вскочил так стремительно, что платок упал с его плеч, и в бешенстве, с пеной у рта выпалил:
— Ты мошенник, она не моя дочь, не дам ничего, не моя дочь, ты мошенник...
Он поискал глазами, чем бы швырнуть, и, не найдя ничего, схватил пяльцы и в одну секунду изломал их на куски, с яростью разрывая канву. Он дрожал всем телом. Все молчали, слышен был только захлебывающийся плач Олимпии. После томительно долгой паузы Аглае властно сказала Симиону:
— Выпей воды!
Аурика встала и подала старику стакан воды, он послушно взял его и отпил глоток.
— Вы теперь идите, — обратилась Аглае к супругам. — Я посмотрю, что можно будет сделать.
Олимпия, вздыхая, вышла. Стэникэ, церемонно произнеся «доброй ночи», важно проследовал за ней. Симион, который успокоился так же быстро, как вспылил, огорченно смотрел на свои пяльцы и на валявшиеся на полу обрывки шерсти. Он нагнулся и, словно не понимая, что произошло, стал их подбирать. Отилия бросилась
— Пяльцы сломаны, они больше никуда не годятся,— сказала она. — Я дам вам другие, у меня есть лишние.
— Дашь другие? — безмятежно сказал обрадованный Симион. — Хорошо, давай!
— Отправляйся спать, Симион, — приказала ему Аглае, — уже поздно, и ты к тому же поволновался. Вышивать можно и завтра.
Старик покорно направился к двери, Отилия пошла проводить его.
— Симион упрям, как мул, — сказала после ухода мужа Аглае, — но все-таки он уступит. Не надо только к нему приставать. Никак не могу заставить Олимпию понять, что она не должна приходить сюда. А за ней и еще Стэникэ увязывается. Если Симиона оставить в покое, не морочить ему голову, он мало-помалу смягчится.
Отилия отвела Симиона домой. Когда она на обратном пути проходила через садовую калитку, она услышала в темноте отчетливый шепот:
— Отилия, Отилия!
— Кто это? — немного испугавшись, спросила она.
— Это я!
От беседки к ней двинулась тень, и Отилия узнала Стэникэ.
— Что вы здесь делаете? Где Олимпия?
— Ждет меня на улице. Я хочу попросить тебя кое о чем. Дай мне взаймы двадцать лей. Только чтобы об этом никто не знал. Я не хочу унижать Олимпию и обращаться с просьбой к ее бесчеловечным родителям. Когда я уже не смогу больше ничего сделать, я пущу себе пулю в лоб.
Стэникэ произнес эти слова бодро, без всяких признак ков уныния и с беспокойством взглянул на ворота.
— Я посмотрю, есть ли у меня деньги, — сказала Отилия, — подождите здесь.
Она на цыпочках поднялась наверх и скоро вернулась.
— Вот, я даю вам еще раз, но знайте, что больше у меня ничего нет, — сказала она. — Я столько раз давала вам обоим.
— Хорошо, хорошо, спасибо, — ответил, беря деньги, Стэникэ. — Где живет Паскалопол?
— Зачем он вам?
— Я хочу поблагодарить его за внимание к нам.
— Стэникэ, оставьте Паскалопола в покое, — взмолилась Отилия, — ему и так слишком много надоедают. Я не знаю, где он живет.
Стэникэ хотел еще что-то сказать, но на лестнице в доме послышались шаги. Он поспешил к задним воротам и через соседний двор вышел на улицу.
На следующий вечер, когда Паскалопол, как обычно, пришел к Костаке, посыльный принес ему письмо. Помещик прочел его:
Уважаемый домнул Паскалопол!
Минуты, которые я сейчас переживаю, являются в моей жизни критическими, и ваш ответ, возможно, приведет меня к револьверной пуле. Я долго размышлял, перед тем как взяться за перо, и наконец обращаюсь к вашему благородному сердцу, которому понятно все. Мое существование — это мученичество ради двух дорогих мне существ: Олимпии и моего сына. Немилосердная судьба с некоторого времени преследует меня, и ныне я нахожусь в трагическом положении, не имея возможности прокормить своих слабых и беспомощных жену и ребенка. К людям, лишенным родительских чувств, я никогда взывать не стану. Я прошу вас: будьте так добры, одолжите мне сто лей, которые я вам верну, как только смогу. В случае отказа я решил покончить с этой жалкой жизнью и умоляю вас оказать покровительство моей семье.