Загадка Отилии

Кэлинеску Джордже

— Феликс, эта лента слишком светлая, ты не разби­раешься в оттенках.

— Я пойду обменяю.

— Вот еще! Я дам ее Тити, пусть разрисует, сойдет и так, если не будет дождя. — Увидишь, в какой он придет восторг!

Действительно, Тити с крайне глубокомысленным ви­дом взял ленту, благоговейно обработал ее акварелью и продержал потом некоторое время на солнце. Если бы Отилия не относилась к Тити так иронически, Феликс, пожалуй, болезненно воспринял бы это соперничество.

Отилия в свою очередь платила Феликсу неожидан­ными знаками внимания. Она приносила ему из города разные пустяки, иногда просто конфету. Как-то раз она подарила ему галстук. Однажды днем Феликс услышал, что Отилия нетерпеливо зовет его:

— Феликс, Феликс, иди скорей сюда, я очень спешу! Отилия сидела в запряженной парой белых лошадей коляске. Паскалопол, постоянно нанимавший этот экипаж,

любое время предоставлял его девушке. Отилия раз­махивала каким-то пакетиком. Заинтригованный Феликс подбежал к ней и увидел, что она держит в руке плитку отличного шоколад

— Отломи от нее... Только не все, не все!

И, грызя свою половинку шоколада, Отилия уехала.

В Отилии сочетались холодная опытность и серьез­ность с беспредельным ребячеством. Сегодня она оде­вала кукол, завтра выговаривала дяде Костаке за то, что он пачкает костюм пеплом, и, как ребенка, вертела во все стороны смеявшегося от удовольствия старика и чистила его одежду. В другой раз Отилии не понравилось, как Марина ведет хозяйство, она надела фартук и не шутя взялась за работу, требуя, чтобы Феликс ей помогал. Но это быстро надоело ей. Она заметила в открытую дверь, как блестит на солнце сочная трава в глубине сада, и у нее тут же явилась новая причуда:

— Ах, Феликс, это так похоже на деревню! Мне хо­чется побегать по траве босиком!

Она немедленно сбросила туфли, стащила чулки и, оставив все это в кухне, помчалась в сад, а Марина сде­лала Феликсу предостерегающий знак, что Отилия, мол, не совсем в своем уме. Потом Отилия, забыв о хозяйстве, с увлечением принялась играть на рояле.

Девушка интересовалась всем, что делал Феликс, то и дело расспрашивала о его планах, приносила ему новые книги, а если у нее их не было, то доставала где-то на время.

— Видишь ли, — объясняла она со смешной материн­ской заботливостью, — я задумала сделать тебя знамени­тым человеком, чтобы испортить побольше крови тете Аглае. Но ты должен меня во всем слушаться.

Паскалопол приходил каждый день, за очень редкими исключениями, и все были, к нему чрезвычайно внима­тельны. Отилия держалась с ним очень непринужденно, как впрочем, и с другими, и это все сильнее раздражало Феликса. Вначале Паскалопол относился к юноше со сдер­жанной вежливостью, порой бегло взглядывал на него, порой бросал ему несколько слов. Со временем, очевидно, убедившись, что Феликс для него не опасен, он стал смотреть на него более дружелюбно и даже по-отечески. Он услышал как-то, что Феликсу хочется прочесть одно из произведений Анатоля Франса, и неожиданно принес ему книгу. Феликс был удивлен, а Отилия, сидя на кра­ешке стула Паскалопола и счищая с его сюртука вообра­жаемые пылинки, наговорила помещику множество лест­ных слов.

— Какой вы милый, домнул Паскалопол, вот за это я вас и люблю!

Это было сказано совершенно по-детски и не заклю­чало в себе никаких иных, более глубоких чувств, но до­вольный Паскалопол послал Отилии и Феликсу благо­дарный взгляд. С тех пор он по-настоящему заинтересо­вался Феликсом, беседовал с ним, дожидаясь Отилию, и время от времени приносил ему книги.

— Почему вы не женитесь, Паскалопол? — спросила однажды за табле Аглае. — Любопытно было бы взгля­нуть, какой холостяцкий содом и гоморра царят у вас в доме!

— Прошу вас пожаловать ко мне, кукоана Аглае, но смею уверить, что порядка у меня больше, чем у многих женщин,

Аурика так широко раскрыла глаза, словно это при­глашение было адресовано и ей. Аглае, преследовавшая совсем другую цель, пошла на попятный.

— В моем возрасте уже не к чему интересоваться тем, как вы живете. Пусть поглядят другие, те, что помо­ложе.

— Я погляжу! — живо откликнулась Отилия.

— Прошу вас!— и Паскалопол умоляюще посмотрел на нее.

— Девушке одной приходить к мужчине не слиш­ком-то красиво, — резко сказала Аурика.

— Феликс тоже пойдет, — уточнила Отилия.

— Завтра я пришлю за вами коляску.

И на следующий день после обеда Феликс и Отилия в удобном экипаже проехали по проспекту Виктории от Дымбовицы почти до Белой церкви. Они вышли перед серым трехэтажным домом и прошли под аркой. Феликсу показалось, что Отилия хорошо здесь ориентируется. Под­нявшись по лестнице с кованой железной балюстрадой, они остановились на втором этаже у большой двери, эма­лированная табличка на которой гласила: «Леонида Па­скалопол». Дом этот, теперь малозаметный на фоне новейшей архитектуры столицы, в те времена представлял собой последнее слово комфорта — высокие комнаты и окна, широкие, увенчанные богато орнаментированными деревянными фронтонами двери, оштукатуренные

под мрамор потолки. Стены были оклеены обоями в полоску, с потолка спускались электрические лампы под абажурами с плиссированной оборкой. Вестибюль был расписан хо­рошо выполненными, хотя и в несколько условной и хо­лодной манере, фресками на аллегорические темы. Две изображавшие детей мраморные статуи, гладкие и бле­стящие, точно навощенные, сторожили вход на лестницу. Отилия сильно нажала кнопку электрического звонка. По­слышались торопливые тяжелые шаги, и напомаженный и надушенный Паскалопол в просторном, дорогого шелка халате с длинным поясом открыл дверь. Лакей в полоса­той куртке учтиво ждал за его спиной. По знаку Паскалопола он исчез, и хозяин сам повел молодых гостей в свою квартиру. Внутреннее убранство ее показалось Феликсу гораздо более изысканным, чем можно было ждать от этого сдержанного, подчиняющегося условно­стям человека. Вместо кровати стояла громадная низкая софа, занимавшая добрую часть комнаты; она была по­крыта старинным великолепным турецким ковром спо­койных тонов свежей травы. Над софой, на обтянутой широкой кашемировой шалью стене висело старинное ору­жие — ятаганы, пистолеты с перламутровыми ручками, колчан с экзотическими стрелами. На турецком столике на большом медном подносе стоял кувшин восточной ра­боты. С потолка спускалось множество серебряных све­тильников различной величины. Вдоль стен, украшенных небольшими пейзажами Босфора, были расставлены ин­крустированные перламутром стулья с ножками в форме буквы икс. В кабинете помещался простой дубовый пись­менный стол, собранный при помощи деревянных шипов. На нем лежали книги для записей и стояла пишущая ма­шинка «Иост». На стенах были развешаны со вкусом вы­бранные картины: неаполитанская марина — старинная копия Сальватора Розы, подлинный Григореску, стороже­вая башня кисти Хуана Альпара и несколько других. В центре находился большой портрет одетого в мундир немецкой ассоциации студентов юноши с тонкими, рез­кими чертами смуглого лица.

— Это вы, правда? — спросила Паскалопола Отилия так, словно уже видела этот портрет.

— Да, я... В те времена, когда я был студентом в Бонне. Этот портрет написал один мой приятель итальянец, с которым я там познакомился. У меня есть и другие его работы, они в усадьбе, куда я его однажды пригласил.

— Хочешь посмотреть усадьбу? — спросила Отилия

Феликса тоном, который еще более укрепил его подозре­ния, что она уже бывала здесь.

Поняв намек Отилии, Паскалопол тотчас же открыл большой альбом с фотографиями. Здесь были изображе­ны: обширный помещичий дом (в румынском стиле, с га­лереей и аркой), озеро, породистые лошади и рогатый скот, конюшни, охотничьи собаки и многое другое; сним­ки были снабжены необходимыми пояснениями. Все это свидетельствовало о крупном состоянии о том, что хо­зяйство велось превосходно. В конце альбома находился ряд фотографий-визиток в коричневых тонах; греческие и французские надписи на них указывала, что они были сделаны в Стамбуле и Афинах.

— Это мои родственники, — объяснил молодым людям Паскалопол. — Во мне есть немного греческой крови. Но я покажу вам кое-что более интересное.

Вдоль одной из стен и даже над дверью тянулись за­пертые шкафы, которые напоминали изящные хранилища для документов. Паскалопол открыл несколько дверец, за которыми оказались полки, тесно уставленные книгами. Здесь были книги на немецком, французском и даже анг­лийском языках, серьезные труды по вопросам агрономии, ветеринарии, политической экономии, исторические и фи­лологические сочинения и очень много беллетристики. Фе­ликс с жадностью смотрел на полки, и это, видимо, по­нравилось Паскалополу. Отилия сразу же попросила:

— Вы обещали дать мне почитать немецкие ро­маны.

— Прошу вас! — сложив по своему обыкновению руки на груди, поклонился Паскалопол, готовый тут же выта­щить из шкафа груду томов. Но Отилия вдруг раздумала и, остановив его, сказала, что придет в другой раз. На одной из полок Феликс увидел разобранную на части флейту.

— Вы играете на флейте? — спросил он.

— Иногда, в свои счастливые часы. Я ведь в неко­тором роде человек богемы.

В ожидании чая Паскалопол предложил гостям при­сесть и начал — больше для Феликса, который, как он заметил, был несколько озадачен всем виденным, — рас­сказывать о себе. Наследник большого поместья, он имел возможность в молодости учиться, не преследуя никакой практической цели. Два года он пробыл на филологическом факультете в Германии, а потом, оставив филологию, стал изучать право в Париже. Путешествовал почти по всей Европе и еще до окончания университета женился, но овдовел ли он или развелся с женой — этого он не сказал.