Загадка Таля. Второе я Петросяна
Шрифт:
В дни Олимпиады Мюнхен отмечал свое восьмисотлетие, и Таль хотел в первый же день осмотреть город. Врач, однако, потребовал, чтобы все участники хорошо отдохнули. Но искушение было слишком велико. Таль выставил вторую пару туфель за дверь своего номера, после чего потихоньку улизнул из гостиницы. Он с наслаждением прошелся по вечернему городу и так же незаметно вернулся домой. «Изворотливый Таль» был очень доволен очередной удавшейся затеей.
Игра происходила в несколько мрачном на вид концертном зале Национального музея. Участники были отделены от публики только канатами. Близость зрителей кое-кому мешала, но Таля только подбадривала. Он великолепно сыграл в Мюнхене и получил приз за лучший результат на пятой доске — тринадцать с половиной очков из пятнадцати, что было вообще абсолютным рекордом Олимпиады.
Среди трех шахматистов, которым удалось устоять против напора Таля, был югославский гроссмейстер Трифунович. Этот шахматист славился необычайным упорством и искусством в защите. Перед партией Трифунович сказал:
— А ну-ка я проверю мальчика… А то только и слышишь: Таль, Таль…
Увидев, что ветеран решил испытать его, Таль постарался создать очень сложную позицию, он «крутил» на обоих флангах, ставил бесчисленные ловушки, но Трифунович разгадывал все. И Талю пришлось признать, что в этой партии он не сумел пробить брешь в обороне противника.
Подписав бланк, Трифунович, довольный собой, сказал:
— Знаете, когда вы выигрывали в Портороже, я что-то не очень верил в ваши победы. Теперь вижу, что с вами действительно трудно играть. Но зато и я давно так здорово не играл…
Таль на Олимпиаде чувствовал себя настолько уверенно, что позволял себе довольно рискованные эксперименты. Выиграв белыми партию у Трингова, Таль в матче с Чехословакией применил тот же вариант, но уже за черных, против Фихтля. С австрийцем Локвенцем он разыграл ту же дебютную систему, которая случилась в проигранной партии с Матановичем из межзонального турнира.
Словом, в Тале бурлил избыток шахматной энергии, и он пробовал силушку, создавая себе иной раз даже дополнительные трудности. Он любил подразнить иногда капитана команды Котова и так рискованно запутывал позицию, что при правильной игре противника мог оказаться в критическом положении. Но противники, как правило, так боялись его (и Таль это великолепно использовал), так «верили» ему, что даже там, где можно было попытаться спастись, покорно шли на эшафот.
В последний день соревнований команда СССР встречалась с командой Швейцарии. К этому времени советские шахматисты уже обеспечили себе первое место. Таль поэтому рассчитывал быстро свести вничью партию со своим противником Вальтером и пойти в находившееся рядом кафе, где можно было посмотреть по телевизору проходивший в Лондоне матч сборных футбольных команд Англии и СССР.
Таль, игравший черными, бодро сел за столик и приготовился немедленно сделать ответный ход: нельзя было терять ни минуты. Но отвечать было не на что: Вальтер около десяти минут продумал над первым ходом! Бывший вратарь ерзал на стуле — такую пытку ему еще никто не устраивал, — но делать было нечего. На второй ход Вальтер потратил столько же времени. Таль почувствовал, что футбол, кажется, состоится без него. А вскоре в нем проснулся инстинкт охотника, и он кинулся по следу. На 34-м ходу после отчаянного, но безуспешного сопротивления Вальтер сдался.
На Мюнхенской олимпиаде Таль был всеобщим любимцем. Печать отмечала его общительный нрав, покладистый характер. Его беззаботные шутки над разгромленными в легких партиях иностранными мастерами и готовность рассмеяться над любой остротой по своему адресу помогали ему завоевать расположение.
Одно «близкое знакомство» было для Таля особенно важно и дорого — с чемпионом мира Михаилом Моисеевичем Ботвинником. В Мюнхене Таль часто наблюдал, как искусно, с каким глубоким пониманием позиции анализирует Ботвинник отложенные партии. Несколько раз ему пришлось рассматривать позиции вместе с Ботвинником, и он многому при этом поучился. Приглядывался ли к нему тогда чемпион мира? Догадывался ли он, что именно с этим живчиком придется ему вести тяжелую борьбу?
Быть может, и так. Потому что после Олимпиады многие стали считать Таля одним из главных соперников чемпиона мира. Макс Эйве, например, который в последние годы внимательно присматривался к Талю, заявил:
— Таль — выдающееся явление в шахматах. Можете мне верить: я видел на своем веку очень много талантливых шахматистов.
Кажется, ему верили…
И ВСЕ-ТАКИ
«ВСЕ В ПОЛНОМ ПОРЯДКЕ!»
В конце октября Таль вернулся из Мюнхена, а в январе 1959 года ему предстояло ехать в Тбилиси на финал XXVI чемпионата страны. В эти два месяца надо было отдохнуть — уж в слишком учащенном темпе шли шахматные состязания. Интересы Таля с его любовью к музыке, к литературе все-таки не укладывались в пределы шахматной доски, и он захотел попробовать себя на педагогическом поприще — взялся преподавать в одной из рижских школ русский язык и литературу. Ему удалось быстро завоевать авторитет у ребят. На одном из первых уроков Таль, войдя в класс, увидел на окне доску с расставленными фигурами. Написав мелом задание, он повернулся и, бросив мельком взгляд, заметил, что ситуация на доске изменилась, причем один из игравших допустил явный промах.
— Даже во время урока стыдно так плохо играть! — сказал Таль и как ни в чем не бывало продолжал занятие.
Фигуры на доске больше не передвигались.
Ребятам нравился новый преподаватель, причем популярность его отнюдь не страдала из-за частых отъездов, приводивших к отмене уроков. Но вскоре Таль понял, что не имеет права работать в школе: слишком уж часто приходилось ему уезжать.
Его всегда тянуло к журналистике. В латвийской молодежной газете Таль начал писать маленькие фельетоны по письмам читателей. Это было интересно, временами увлекательно: его чувство юмора нашло себе удачное применение. Но и тут длительные путешествия мешали, выбивали из колеи.
С 1959 года в Риге начал издаваться шахматный журнал «Шахс». Таля ввели в редакционную коллегию. Сначала он отнесся к своей должности несколько иронически — в двадцать два года и член редколлегии. Смешно! Но потом втянулся и вдруг почувствовал, что именно в шахматном журнале могут отлично ужиться, не ворча друг на друга, любовь к шахматам и интерес к журналистике.
…В Тбилиси Таля ждало очень трудное испытание. Ситуация была точно охарактеризована в шахматном бюллетене, посвященном начинавшемуся чемпионату:
«Если, говоря словами старинного анекдота, его (Таля. — В. В.) первый успех в XXIV чемпионате расценивался некоторыми как случайность, а повторное завоевание золотой медали — как совпадение, то те же скептики вынуждены признать после межзонального турнира в Портороже и XIII Олимпиады в Мюнхене, что для Таля занимать первые места — привычка. И если остальные ведущие гроссмейстеры мирились с тем, что вперед поочередно выходили Бронштейн, Котов, Смыслов, Керес, Ботвинник, Авербах, Геллер и Тайманов, то теперь стоит вопрос — либо признать абсолютную гегемонию Таля в советских чемпионатах, либо опередить его».