Загадка Таля. Второе я Петросяна
Шрифт:
Тбилисский турнир, в котором Талю приходилось откладывать небывало много партий, натолкнул его на мысль предложить Авербаху, признанному знатоку эндшпиля, быть секундантом на турнире претендентов. Кобленц одобрил эту идею, переговоры состоялись и закончились успешно.
Но перед турниром претендентов Талю надо было пройти еще два испытания — одно в швейцарском городе Цюрихе, другое в Москве.
В Цюрихе проходил международный турнир. Это был в жизни Таля первый крупный турнир, на котором не нужно было бороться за медаль чемпиона либо за выход в четверку или шестерку. На этом турнире нужно было одно — играть! Таль очень скоро почувствовал прелесть этой необычной ситуации. И он заиграл в свое удовольствие! Нужно ли говорить, что его настроение целиком совпадало с желаниями швейцарских болельщиков!
Таль занял в Цюрихе первое место, набрав одиннадцать с половиной очков из пятнадцати. Он получил специальный приз за наибольшее количество побед: в пятнадцати турах Таль одержал десять побед!
В Цюрихе выступало кроме него пять участников предстоящего турнира претендентов: Керес, Глигорич, Фишер, Олафссон, Бенко. Поэтому Таль устроил генеральный смотр своим силам. Главный упор в партиях он сделал на тактику. Он решил играть предельно рискованно, решил еще раз проверить, может ли позволять себе ухудшение позиции во имя обострения игры. Турнир лишний раз подтвердил, что риск не только полезен, но и необходим.
В Цюрихе Таль пользовался необычайной популярностью. Его эффектные победы, особенно в партии с Келлером, которая немедленно обошла мировую шахматную печать, быстрота и легкость игры, ненасытное желание сражаться с кем угодно в легких партиях, наконец, живость и общительность характера — все это не могло не нравиться.
В партии с Келлером Таль пожертвовал пешку, коня, второго коня и обе ладьи! Публика неистовствовала. Многие подходили, жали руки, говоря, что соскучились по таким партиям, что Таль сыграл в романтическом духе старых мастеров. Но в конце каждый осторожно задавал один и тот же вопрос: а правильны ли жертвы?
— Не знаю! — отвечал, Таль и не кривил при этом душой. — Да и какое это имеет значение? Келлер не смог за доской найти опровержения? Значит, жертвы корректны. А главное, — добавлял Таль, улыбаясь, — зрители получили удовольствие, я получил удовольствие и даже сам Келлер, как он говорит, получил удовольствие — так стоит ли жалеть о том, что жертвы, быть может, и не совсем оправданны?..
В самом хорошем настроении Таль вернулся в Ригу и начал вместе с другими латвийскими шахматистами готовиться к начинавшейся вскоре в Москве II Спартакиаде народов СССР. Но как-то вечером у него начались сильнейшие боли в области живота. Как выяснилось некоторое время спустя, у него было заболевание почек, но врачи подозревали также и аппендицит.
Таль чувствовал себя очень плохо. То и дело возникавшая острая боль заставляла забывать даже о шахматах. На Спартакиаду Талю ехать не хотелось: он знал, что принести очки своей команде вряд ли сможет. Но его попросили выступить хотя бы для того, чтобы морально поддержать товарищей. Тут Таль был не в силах отказать.
Он не смог выиграть ни одной партии и на первой доске разделил последнее место! Единственным утешением было то, что Таль все же принес пользу команде: он помогал друзьям в выборе дебютов, анализировал отложенные партии. Зато и команда, несмотря на неудачи своего лидера, относилась к нему очень нежно. Каждый день в номере Таля появлялись фрукты, конфеты. Это было трогательно, и в общем Таль не очень унывал.
После Спартакиады состоялось собрание участников. И когда один из организаторов турнира спросил: «Ну, как настроение, товарищи?» — Таль немедленно ответил: «Все в полном порядке!». Раздался дружный хохот.
Но дольше бодриться он не мог. Когда Таль вернулся домой, врачи велели немедленно ложиться на операционный стол. Двадцатого августа Талю сделали операцию аппендицита, а второго сентября он уже вылетел в Москву, чтобы два дня спустя вместе с другими советскими участниками и их секундантами отправиться в Югославию, где начинался турнир претендентов.
В Рижском аэропорту мать, провожая сына, говорила:
— Смотри, Мишенька, не смейся много, а то шов разойдется.
Она знала, что говорила. Хотя Таль с треском провалился на Спартакиаде, хотя он перенес операцию и по этим причинам считалось, что не сможет составить настоящую конкуренцию Смыслову, Кересу, Петросяну и Глигоричу, он по-прежнему был весел и беззаботен. Неисправимый оптимист как всегда верил в свою звезду.
Итак, Блед, где проходил первый этап турнира претендентов. Курортный городок, живописно расположенный в горной местности, у озера. Тот самый Блед, где Алехин, став шахматным королем, доказывал поклонникам Капабланки, что по праву отнял у кубинца почетный титул. В крупном международном турнире Алехин занял первое место, оторвавшись от ближайшего конкурента на пять с половиной очков — рекорд, еще не побитый никем. Тот самый Блед и тот самый отель «Топлице», в котором проходил турнир…
Все это могло настроить на лирический и даже патетический лад каждого участника. У Таля в Бледе могло быть и минорное настроение: после операции его здесь никто, кажется, не считал серьезным соперником. Когда в газетах приводились перед турниром отдельные комбинации и партии Таля, следовал непременный рефрен: «так играл Таль до операции…» Мы уже знаем, что все участники и секунданты, кроме его собственного, отвели ему в своих прогнозах отнюдь не первое место. Хуже всего было то, что операция на первых порах действительно давала себя знать.
Но Таль не был бы Талем, если бы все эти обстоятельства заставили его грустить! Он был раздосадован плохим самочувствием, оценкой прессы, но о миноре не было и речи. С плохо скрываемым нетерпением Таль рвался в бой.
Между тем никогда еще перед ним не стояли столь ответственные проблемы. Ведь несмотря ни на что злые языки до сих пор поговаривали, что стиль Таля годится только для тех, кто заведомо слабее. При этом ссылались на печальный опыт его встреч с Корчным либо Болеславским (хотя почему-то упускали примеры его удачных стычек со многими другими гроссмейстерами). Талю предстояло теперь либо заставить скептиков прикусить язык, либо… либо признать, что они правы. А ведь по крайней мере четверо из его соперников могли смело претендовать на победу.
Василий Смыслов, у которого год царствования на шахматном троне только раздразнил аппетит. Смыслов, дважды подряд опережавший остальных претендентов. Смыслов, трижды — и с каким успехом! — бившийся с Ботвинником. Великолепный стратег и тончайший знаток эндшпиля — едва ли не самой трудной стадии шахматной партии.
Пауль Керес. Ахиллес без уязвимого места: в дебюте, миттельшпиле и эндшпиле, в комбинационных бурях и в позиционной борьбе — всюду он одинаково опасен. А за те двадцать с лишним лет, в течение которых Керес считался одним из основных соперников чемпиона мира — сначала Алехина, потом Ботвинника, — какой накопил он запас потенциальной ярости. Да ведь ему и нельзя больше мешкать — сорок три года нет-нет да и напомнят о себе…