Загадка XIV века
Шрифт:
Священнослужители как ближайшие к Богу являлись первым сословием, делившимся на две иерархии: монахов и священников, выполнявших свои обязанности в миру. Во главе обеих иерархий стояли прелаты: аббаты, епископы и архиепископы. Но между прелатами и бедными малообразованными священниками общего было мало. Третье сословие было еще менее однородным. Наряду с предпринимателями, юристами и врачами, в него входили ремесленники, крестьяне, поденщики. Тем не менее знать не видела разницы между ними и стригла всех под одну гребенку. Некий дворянин, служивший при дворе герцога Бургундского, писал: «Не следует отличать купцов от ремесленников. И те и другие входят в одно сословие, которое не способно явить из своей среды достойных людей, ибо они являются собранием прислужников и батраков».
Теоретически, знатные люди овладевали боевыми искусствами не ради
Считаясь защитниками народа, знатные люди были освобождены от прямых налогов, наподобие подушного или налога на очаг, и выплачивали лишь налог с оборота. Однако, пропорционально доходам, бедные платили больше богатых. Такое налоговое послабление для знатных людей объяснялось тем, что «во время войны они подвергают опасности свою жизнь и имущество», но на практике налогообложение было столь же изменчивым, как небо, покрытое облаками, в ветреный день. В частности, налогообложение священников являлось предметом бурных дискуссий, когда приходило время выделять деньги на защиту страны от внешней угрозы.
Средневековая налоговая система не имела ясных и устойчивых правил и была настолько отягчена всевозможными дополнениями, что правильно рассчитать сумму налога представлялось практически невозможным. Считалось, что король должен «жить на свои доходы», но в связи с тем, что их может не хватить для защиты страны и для других общегосударственных нужд, его подданные могут облагаться налогами, чтобы, как заметил Фома Аквинский, «обеспечить общее благо за счет общих вложений». Это положение исходило из правила: «знатные люди созданы Богом не для того, чтобы во всем искать выгоду, а с обратным предназначением — способствовать благу всего народа».
Люди благородного происхождения не расставались с оружием не только для освобождения от налогов, но и для самоутверждения. «Ни у одного из нас нет отца, который бы умер в своей постели, — писал некий рыцарь XIII столетия. — Все погибли на поле брани».
Знатный человек не мыслил себя без лошади, которая «поднимала» его над другими людьми. На многих языках (не только в английском) рыцарь ( chevalierна французском) — то же, что всадник. Считалось, что «храбрый человек на хорошей лошади за час сражения может добиться большего, чем десять и даже сто пеших». Боевой конь должен быть «умным, сильным и быстрым, с нравом настоящего бойца». Во время военной службы рыцарь и лошадь полагались единым целым, без лошади рыцарь превращался в обыкновенного человека.
Битва являлась самозабвением рыцаря, приводила его в экстаз. «Если бы я стоял одной ногой в раю, — восклицал Гарен Лотарингский, герой средневековой поэмы, — я бы убрал ее и отправился биться».
Трубадур Бертран де Борн описал свое отношение к битве гораздо пространнее:
Мила мне радость вешних дней, И свежих листьев, и цветов, И в зелени густых ветвей Звучанье чистых голосов, — Там птиц ютится стая. Милей — глазами по лугам Считать шатры и здесь и там И, схватки ожидая, Скользить по рыцарским рядам И по оседланным коням… Лишь тот мне мил среди князей, Кто в битву ринуться готов, Чтобы пылкой доблестью своей Бодрить сердца своих бойцов, Доспехами бряцая. Я ничего за тех не дам, Чей меч в бездействии упрям, Кто, в схватку попадая, Так ран боится, что и сам Не бьет по вражеским бойцам… Мне пыл сражения милей Вина и всех земных плодов. Вот слышен клич: «Вперед! Смелей!» И ржание, и стук подков. Вот, кровью истекая, Зовут своих: «На помощь! К нам!» Боец и вождь в провалы ям Летят, траву хватая. С шипеньем кровь по головням Бежит, подобная ручьям… [1]1
Перевод В. Дынник.
Данте описал, как Бертран, находясь в аду, несет перед собой свою голову, освещающую ему путь, как светильник.
Знатные люди, владевшие землей и имевшие постоянный доход, могли повелевать всеми людьми неблагородных кровей, за исключением священников и купцов, являвшихся гражданами свободного города. Сеньоры, обладавшие крупным поместьем и большим состоянием, могли вершить «высокое правосудие», дававшее право выносить смертные приговоры. Сеньоры с меньшим достатком могли вершить «низшее правосудие», исходя из которого могли заключить провинившегося в тюрьму, приказать его выпороть или наказать иным способом на свое усмотрение.
В то же время сеньор был обязан не оставлять своими милостями вассалов, защищать и патронировать их, что закреплялось его присягой, которая была связана с присягами вассалов сеньору, имевшими силу до того времени, пока сеньор соблюдал свою. Средневековая политическая структура представляла собой в идеале соглашение, согласно которому служба и преданность обменивались на защиту, порядок и справедливость. Как крестьянин обязывался служить сеньору, так и сеньор в свою очередь обязывался служить своему сюзерену, в мирное и в военное время. Феодальные присяги объединяли все стороны соглашения, включая и короля.
Не все феодалы были такими богатыми, как сеньоры из семьи де Куси. Бедный рыцарь, владелец небольшого поместья и жалкой костлявой лошаденки, хотя и разделял взгляды многоземельного феодала, жил скромными интересами. Во Франции насчитывалось около двухсот тысяч родовитых людей, составлявших от сорока до пятидесяти тысяч семей, или примерно один процент населения. Но и эти родовитые люди значительно различались между собой по достатку и положению в обществе. Одни, владельцы крупных поместий, имели большое число вассалов и годовой доход более десяти тысяч ливров. Другие, владельцы небольшого и часто ветхого замка, имели всего одного-двух вассалов, а их годовой доход не превышал пятисот ливров. Наконец, третьи, бедные рыцари, вассалов не имели вообще, а в их владении находился лишь дом с пахотным полем, что в целом можно было отождествить с хозяйством крестьянина. Годовой доход таких рыцарей составлял примерно двадцать пять ливров, на которые они жили вместе с семьей и слугами и обзаводились воинским снаряжением, которое и давало им средства к существованию. Такие рыцари жили за счет своего коня и оружия, дававших им возможность служить сеньору или любому другому, готовому оплатить их услуги.
Феодал, как родовитый, так и незнатный, носил рыцарские шпоры и пояс, но при этом нередко полагалось определить, чем он мог заниматься без потери своего высокого статуса. Могли он, например, продавать вино из собственного виноградника? — щекотливый вопрос, ибо даже король этим не гнушался. В 1393 году результатом рассмотрения подобного рода дела в суде стал королевский указ, в котором уклончиво говорилось: «Не надлежит благородному человеку держать постоялый двор». Однако при рассмотрении другого сходного дела суд вынес решение, по которому благородные люди могли получать лицензию на торговлю. На практике сыновья благородных родителей нередко «вели жизнь купцов, торгуя одеждой, зерном, вином и другими товарами, а некоторые и вовсе трудились в качестве скорняков, сапожников и портных», но такая деятельность лишала их привилегий именитых людей.
И все же занятия коммерцией и ремесленничеством в среде благородных людей находились фактически под запретом. В XIV веке церковник Оноре де Боне в своем трактате «Древо сражений» отмечал, что наличие такого запрета «лишает рыцаря основания пренебрегать военной службой ради обогащения». Знатные люди были обеспокоены не только потерей рыцарей, уходивших в коммерцию, но и «разбавлением» своей высокородной среды людьми из народа. Корона за хорошую плату стала предоставлять не просто хартии вольностей городам, но и поместья простолюдинам.