Загадки и трагедии Арктики
Шрифт:
— Да, но меня уже утвердили в четверке на полюс. Менять это решение не в моей власти.
— Слушай, Наташа, объясни своему дурню, что лететь со мной проще и быстрее. Экспедиция может разбиться при посадке на лед. В каком направлении их потянет дрейф, неизвестно. Они там передерутся, зарежут друг друга, сойдут с ума... Затем их просто могут не найти в Ледовитом океане. Одним словом, полтора года сплошных волнений. А тут сутки, максимум двое — и сверли дырку в пиджаке для Золотой Звезды!»
Память чуть-чуть изменила Эрнсту Теодоровичу: Золотые Звезды начали вручать Героям в 1939 г., а до того они получали орден Ленина и грамоту Президиума ЦИК (будущего Президиума Верховного Совета СССР). Леваневский не дожил до своей Золотой Звезды, он даже не узнал об учреждении этой медали, но приведенный выше диалог свидетельствует о том, что Герой был уверен в очередной награде за «прогулку» над Северным полюсом...
12 августа 1937 г., отринув все советы, преодолев все преграды, Леваневский виртуозно взлетел с подмосковного аэродрома на перегруженном самолете. С ним были еще пятеро: второй пилот Н. Г. Кастанаев, он же заводской летчик-испытатель, прекрасно знавший машину, штурман В. И. Левченко, радист Н. Я. Галковский, механики Г. Т. Побежимов и Н. Н. Годовиков.
В самолет, «по горло» заполненный горючим, погрузили также бочки с икрой и бесценные русские меха — дар Сталина президенту США Рузвельту. К слову сказать, из-за этих дополнительных грузов незадолго до вылета было отказано в «билете» директору Арктического института Р. Л. Самойловичу, приглашенному в США Американским географическим обществом. Так Рудольфу Лазаревичу посчастливилось остаться в живых в августе 1937 г., чтобы ровно через год попасть в руки ежовских палачей...
По воспоминаниям тех, кто провожал в путь самолет Н-209, настроение у большинства членов экипажа было невеселое, при расставании с близкими они не в силах были скрыть тревоги за собственную судьбу. А вот командир выглядел радостным, он улыбался, шутил, что с ним случалось редко. Как это понимать? Давайте порассуждаем вслух.
Все месяцы, недели, дни, часы и минуты перед взлетом Сигизмунд Александрович пребывал в очень возбужденном состоянии. Мысли типа «пан или пропал», «теперь или никогда», вероятно, полностью завладели им. Безусловно, он отлично понимал, что машина «сырая», в любое мгновение могут возникнуть неожиданные отказы, а это чревато... Чем чревато? Гибелью? Нет, о гибели Леваневский вряд ли думал, как всякий летчик, он, уходя в небо, шел не на смерть, а на работу. Чревато было отсрочкой или отменой задуманного, и вот это решительно его не устраивало; слишком велик был выданный ему три с лишним года назад аванс (звание Героя), слишком громкими были его обещания «оправдать доверие». Значит, в любом случае надо стартовать.
Скорее всего, остальные члены экипажа не испытывали ничего подобного, но надвигающуюся угрозу не чувствовать не могли. Особенно Кастанаев, знавший, что рано или поздно «оживут» дремлющие до поры до времени конструктивные изъяны. Так что не приходится удивляться невеселому настроению людей перед взлетом. Страшусь вымолвить, но ситуация, в какой оказался в августе 1937 г, Леваневский, психологически определенно напоминала то, что происходило в феврале — марте 1914 г. на Земле Франца-Иосифа. Тогда Георгий Седов добровольно ушел на смерть, ибо другого выхода у него не было. И ушел не один, а с двумя обреченными на гибель людьми, которым, к счастью, удалось спастись. А были ли такие шансы у членов экипажа Леваневского в случае аварии?..
О последних минутах перед стартом полвека спустя рассказал в Московском Доме ученых Георгий Филиппович Байдуков:
— Подхожу к ребятам, смотрю — они глаза прячут, прощаются с таким видом, будто больше мы не встретимся. А Сигизмунд королем ходит, на нем белоснежная рубашка с галстуком, смеется, крепко жмет руки, обнимается от души. Ну, взлетели они, и все вздохнули с облегчением, потому что перегрузка у них была чудовищная. Ладно, самое тяжелое вроде позади. Однако вышло по-иному... Через несколько дней, уже после того, как они пропали, возвратился в Москву Валерий Павлович, он ездил на Волгу, К землякам-избирателям. Я и скажи ему, что вот, мол, не понравилось мне настроение товарищей перед взлетом. Тут он рассвирепел, схватил меня за ворот и закричал: «Ты что же, такой- сякой, туда-тебя-сюда, ребят в полет отправил в таком настроении! Надо было тут же все отменить к чертовой матери, товарищу Сталину звонить и отменять!» Ну, криком-то не больно поможешь, только я теперь себя спрашиваю, как нужно было поступить? Все высшее начальство присутствовало на летном поле, видели собственными глазами происходящее, как тут мне, Байдукову, было проявлять собственную инициативу? Но душа болит по сей день...
Примерно через сутки после старта, уже «за» Северным полюсом, внезапно отказал один из четырех моторов. Обледеневший аэроплан начал быстро терять скорость, связь оборвалась. Вероятнее всего, самолет с большой высоты сорвался в беспорядочное падение и врезался либо в дрейфующий лед, либо в широкую полынью. Так или иначе, никаких следов машины Леваневского никогда не было обнаружено (имеются в виду документально подтвержденные находки — слухов-то было предостаточно).
Искали Н-209 много месяцев подряд и с моря, и с воздуха. На Земле Франца-Иосифа, сменяя друг друга, дежурили экипажи полярной авиации. Самоотверженный поиск со стороны Аляски вели будущие Герои Советского Союза В. Н. Задков и А. Н. Грацианский, а также известный исследователь Арктики и Антарктики американец Губерт (Хьюберт) Уилкинс.
Случались жертвы. Погибли, возвращаясь с Земли Франца-Иосифа, Герой Советского Союза Михаил Сергеевич Бабушкин и несколько его товарищей. А вот Джеймс Маттерн, клявшийся некогда Леваневскому в вечной признательности и любви, в нужную минуту отчаянно перетрусил. Слетав однажды на поиск самолета Н-209, он категорически отказался продолжать полеты, заявив:
— Летать в Арктике на обычной сухопутной машине — безумие, прямое самоубийство!
Поиски продолжались до весны 1938 г., когда было принято правительственное решение прекратить их и считать экипаж погибшим. Положительных результатов, таким образом, достигнуто не было, зато отрицательных... В самый разгар северной навигации на поиски Леваневского были сняты с ледовой разведки на трассе многие машины, что возымело вскоре самые губительные последствия: осенью в арктических льдах остался на вынужденную зимовку практически весь флот Главсевморпути — около тридцати ледоколов, ледокольных и транспортных судов! Конечно, это случилось не только потому, что авиация и флот были отвлечены на розыски пропавшего самолета — нет, и других причин было предостаточно, однако трагически завершившийся третий Трансарктический перелет имел к провалу навигации 1937 г. (и последующей гибели множества ни в чем не повинных людей) самое прямое отношение.
Потом были война, послевоенные заботы, но в 70—80-х гг. вновь вспыхнул интерес к поискам самолета Н-209, на сей раз интерес бескорыстных энтузиастов. В дело активно включилась пресса, жаль только, что время от времени здесь случались досадные передержки (например, публикация в «Советской России», основанная на грубо фальсифицированных «документах»). Однако, по мнению тех, кто был в свое время рядом с Леваневским, кто организовывал его перелет, провожал его в последний рейс, нынешние поиски вряд ли приведут к успеху, и аргументация специалистов достаточно убедительна.
Все, кто знал, скажем, радиста Галковского, убеждены: в случае вынужденной посадки он нашел бы возможность передать по одной из трех имевшихся на борту радий хотя бы краткий сигнал бедствия с указанием места происшествия. Все, кто знал штурмана Левченко, не менее категоричны: никак не мог этот мастер-навигатор завести машину в глубины Якутии (такой вариант еще совсем недавно обсуждали наиболее активные «поисковики»).
Герои Советского Союза Г, Ф. Байдуков, А. Н. Грацианский, И. П. Мазурук, М. И. Шевелев и другие известные авиаторы и знатоки Крайнего Севера неоднократно высказывали мысль, что экипаж наверняка погиб вскоре после того, как в Москву поступила последняя радиограмма с борта Н-209 (правда, некоторые энтузиасты настаивают на том, что последняя радиодепеша вовсе не была последней, что и позже в эфире звучали сигналы, которые они продолжают считать сообщениями с самолета Леваневского). По всей вероятности, перед нами классический пример полярной трагедии, в коей нет ни загадки, ни тем более тайны.