Загадки и трагедии Арктики
Шрифт:
Весной 1953 г. до нас дошли слухи, что умер товарищ Сталин (он так и сказал, ведь до XX съезда оставалось тогда еще больше года.— 3. К.). Ни газет, ни радио у заключенных, конечно, не было, но об аресте Берии, которого мы считали главным виновником наших несчастий, мы все же узнали и стали надеяться на перемены. И вот двое суток назад меня неожиданно выпустили, дали справку о досрочном освобождении, а на аэродроме мы случайно встретились с Борисом. Ваш рассказ о событиях в Москве нас и обрадовал, и взволновал: раз уж молодежь так смело заговорила, значит, пошли большие перемены. И все-таки прошу тебя, дорогой товарищ, будь поосторожнее...
Мог ли я думать, что через несколько лет прочту книгу, на страницах которой увижу «моего» кавторанга — настолько похожи все кавторанги страны, попавшие в лютую переделку, на героя «Одного дня Ивана Денисовича», капитана второго ранга Буйновского (в реальной жизни, кажется, Бурковского)! И нет ни малейшей разницы, где страдали люди со званиями и без оных, на Колыме или в Воркуте, в Норильске или Джезказгане, на Соловках или в Караганде. Главное, что из книги А. И. Солженицына мы узнали о существовании таких «зон» и таких людей, имя которым — миллион. Впрочем, это ведь лишь только говорится в единственном числе: «миллион», на самом-то деле их были миллионы.
Говорят, мы мелко пашем,
Оступаясь и скользя...
На природной почве нашей
Глубже и пахать нельзя:
Мы ведь пашем на погосте,
Разрыхляем верхний слой.
Мы задеть боимся кости,
Чуть прикрытые землей.
Эти стихи написал Варлам Тихонович Шаламов, проведший более полутора десятилетий в лагерях Колымы (в дальнейшем я еще буду цитировать шаламовские строки). Поэт называл Лагерный Север страной «морозов и мужчин и преждевременных морщин», что справедливо лишь отчасти, если вспомнить, сколько женщин было загублено в той стране... XX съезд вернул к жизни тех, кто не успел погибнуть, он возвратил честь и достоинство невинно репрессированным. «И станут возрождаться имена, как будто возвращенные из плена» — эта строка поэтессы Вероники Долиной как нельзя лучше говорит о тех, чьи фамилии начали занимать подобающее им место на страницах истории. В том числе — истории Советской Арктики.
ВДОГОНКУ ЗА БИОГРАФИЕЙ
Лет двадцать назад женщина-редактор журнала «Знание — сила» неожиданно спросила меня:
Почему вы, столько лет занимаясь Арктикой, ни разу не упомянули Самойловича? Уже и «Красная палатка» вышла на экраны, а где же главный спаситель Нобиле? Хорошо было бы опубликовать у нас очерк о нем под рубрикой: «Наука. Страницы героические».
Совестно признаваться, но в ту пору я о Самойловиче практически ничего не знал. В 50-е годы на лекциях в университете это имя не упоминалось, даже мы, будущие географы-полярники, ведать не ведали о его деятельности, эта фамилия отсутствовала в главной книге по истории Севера — «Моря Советской Арктики» В. Ю. Визе. В разделе о спасательной эпопее 1928 г. ни разу не был назван начальник экспедиции на «Красине»...
Предложенной темой я увлекся мгновенно. Постарался прочесть все, что написал Самойлович, и все работы о нем. Конечно, сразу бросился в глаза «провал» в публикациях между 1938 г. и концом 50-х гг. Удалось поговорить с немногими оставшимися в живых близкими и соратниками ученого, перелистать доступные мне документы в архивах Москвы и Ленинграда. Слово «доступные» приведено не зря: на протяжении почти двух десятилетий личный архив Самойловича оставался за семью печатями, и это особая история, во многом детективная и весьма мрачная в силу своей безнравственности. Бумагами покойного завладел по воле случая (и чьего-то откровенного попустительства) один сотрудник Арктического института в Ленинграде. Потребовались великие усилия, чтобы в конце концов личные документы, научные отчеты, наброски, переписка, многочисленные фотографии и прочие материалы сконцентрировались в персональном фонде Самойловича, хранящемся ныне в Москве, в Центральном государственном архиве народного хозяйства СССР, где их может получить для работы любой историк, географ, литератор.
В 1974 г. в двух номерах «Знание — сила» появился мой очерк о Самойловиче, затем мне посчастливилось выпустить две небольшие книги, посвященные ему: «Директор Арктики» и «Вся жизнь — экспедиция», однако ни в одной из публикаций не было рассказано о последних днях ученого, и это не осталось незамеченным. Пошли письма с недоуменными вопросами: почему автор хранит молчание по поводу смерти своего героя, почему в зарубежных энциклопедиях (докопались и до них!) рядом с годом его кончины (1940) стоит знак вопроса? Запальчивое письмо прислал требовательный читатель из Киева:
«Еду на днях к внучке в трамвае номер девять и вижу в руках у соседа журнал, а в нем статью. И о ком — о, профессоре Самойловиче! Так ведь это же о Замечательном человеке из наших двадцатых годов! Он тогда спасал Нобиле, который упал с дирижабля. Сосед мне журнала, понятное дело, не отдал, но я потом себе сам достал и внимательно прочел. Должен вам сказать, что меня кое-что не устраивает. Почему нигде не сказано, чем он кончил? Он что, от скоротечной чахотки умер? Или на финской войне погиб? А может, вы меня извините, он стал жертвой культа одной личности, такое ведь тоже случалось... Или нет?»
Можно теперь сколько угодно корить себя за то, что не смог тогда сказать правды, настоять на своем в споре с редакторами (а они, необходимо заметить, очень сочувствовали автору, но также были бессильны), только это все напрасно: лишь в последние годы появилась возможность говорить о судьбах людей, подобных Самойловичу, во весь голос.
Уроженец Азова-на-Дону, выходец из зажиточной семьи, он получил образование в Германии, в Королевской Саксонской горной академии, где когда-то учился и М. В. Ломоносов. Стал горным инженером, одновременно сделался профессиональным революционером- подпольщиком. Его не раз арестовывали и в Германии, и в России, сажали в тюрьму, высылали на Крайний Север. Там, на Пинеге и в Архангельске, он увлекся полярной геологией и географией ив 1911 г. в тридцатилетнем возрасте впервые отправился в Арктику.
В Архангельске Самойлович познакомился с уже известным северным геологом Русановым, в 1912 г. они вместе побывали на Шпицбергене, обнаружили там несколько угольных месторождений, «застолбили» их для России. И по сей день советские копи на этом норвежском архипелаге служат нашей стране. Самойлович работал здесь и все последующие предреволюционные годы, он также вел изыскания в Северной Карелии, обнаружил там залежи слюды-флогопита, знаменитую «жилу Самойловича», иссякшую сравнительно недавно.
Свершилась революция, и Рудольф Лазаревич полностью отдал себя науке, организации исследований, приведших в результате к всестороннему освоению Советской Арктики. Когда его спрашивали, почему он совершенно отошел от партийной работы и даже формально не состоит в рядах ВКП(б), тогда как в начале века был активнейшим членом РСДРП, Самойлович отвечал:
— Я состоял в партийных рядах тогда, когда это было делом нешуточно опасным. Теперь, после нашей победы, я мечтаю всласть заняться любимым делом, наукой и Арктикой. Заниматься же деланьем карьеры по партийной линии считаю для себя неприемлемым.