Загадки и трагедии Арктики
Шрифт:
Хватали, сажали, ссылали, мучили и расстреливали полярных гидрографов, полярных геологов, полярных моряков — капитанов, радистов и механиков. Моряки на Крайнем Севере, надо заметить, особо уязвимы: если аварийность на любом флоте и по сей день весьма велика, то в Заполярье к непредсказуемой стихии океана прибавляется еще стихия льда и многомесячной полярной ночи, и понятно, что редкая навигация на Северном морском пути обходится без происшествий, а то и аварий. Там же, где авария, там в былые годы мгновенно звучало универсальное слово: «враг».
Арктических моряков преследовали и до, и после, и во время Великой Отечественной войны. Бесследно исчез в 30-е гг. Дмитрий Сергеевич Дуплицкий, руководивший в 1934 г. сквозным
Особенно чудовищными выглядят репрессии времен Отечественной войны. Полярных капитанов, представителей, как говорится, «штучной», а никак не массовой профессии, людей, обеспечивавших фронт и тыл жизненно необходимыми товарами и грузами, грубо вырывали на расправу прямо с мостика по любому навету. Судьбе было угодно, чтобы пострадали два однофамильца, два капитана Корельских. Василия Павловича обвинили в 1943 г. в том, что по его оплошности погибла шедшая на буксире баржа, и хотя случилось это во время свирепого шторма, капитан отсидел в лагерях восемь лет, от звонка до звонка. А вот Александра Гавриловича Корельского приговорили к расстрелу...
11 сентября 1941 г. ледокольный пароход «Садко» наскочил в Карском море на подводную мель. Океан был неспокоен, и судно, продержавшись на плаву двое суток, затонуло. Экипаж спасли моряки с подошедшего ледокола «Ленин», погиб один кочегар, обварившийся паром. И несмотря на то что злополучная мель не была отмечена ни на одной карте, а это по всем законам (начиная с понятия здравого смысла) снимает всякую ответственность с капитана; тем более полярного (льды вынуждают штурманов все время маневрировать, резко менять курс), Александр Гаврилович Корельский, испытанный и храбрый архангельский помор, был расстрелян в самом начале войны по обвинению во вредительстве и предательстве!
Своеобразно складывалась ситуация в авиации Главсевморпути. Сталин питал всем известную слабость к своим «соколам» и никого из первых Героев (а ими, как мы знаем, были полярные пилоты) не тронул. Не тронул он и авиаторов следующего поколения, тех кто совершал трансарктические перелеты, высаживал на полюсные льды папанинскую экспедицию, искал Леваневского, осуществил перед самой войной труднейший и рискованный полет к Полюсу относительной недоступности. Но, как сейчас выясняется, «не трогал» он полярную авиацию вовсе не случайно — у нее был защитник.
В 1984 г. отмечалось восьмидесятилетие одного из ее создателей и первого начальника, генерал-лейтенанта авиации Героя Советского Союза Марка Ивановича Шевелева. Слово на юбилее взял арктический и антарктический летчик, тоже Герой и генерал, Илья Павлович Мазурук (скончавшийся в январе 1989 г.). Человек прямой и резкий, совершенно не склонный к сантиментам, он вдруг, неожиданно для всех (в том числе, кажется, и для самого юбиляра), сказал с волнением в Голосе:
— У нас в полярной авиации в конце 30-х гг. было несколько сот летчиков, штурманов, радистов, механиков, наземного персонала, и вот запомните то, что я вам скажу, дорогие друзья: ни одного из них Марк Иванович в лапы культа не отдал, ни одного! (Те, кто читал в журнале «Знамя» в № 1—2 за 1988 г. «Записки» наркома вооружения Б. Л. Ванникова, знают, что без санкции наркома или другого руководителя подобного ранга «органы» не подымали руку на видных специалистов, на людей, известных стране. Марк Иванович Шевелев, будучи заместителем начальника Главсевморпути, являлся, таким образом, заместителем наркома и, очевидно, обладал немалой властью.— 3. К.). Что греха таить, бывали у нас и частые дисциплинарные нарушения, и аварии случались, и катастрофы с жертвами, но Марк Иванович был всем нам отцом родным и не дал в обиду никого. Нескольких пилотов в Сибири и на Дальнем Востоке, правда, арестовали, но ему удалось всех отбить. Без лишних слов ясно, что рисковал он при этом головой — сколько тогда исчезло без возврата таких же, как он, Героев и депутатов, да и наркомов, осмеливавшихся заступиться за невинных. А он вот рисковал, действовал и победил!
Потом Илья Павлович высказал свою версию поведения Сталина в связи с успехами в Арктике. Мазурук подметил характерную для вождя черту: тот всегда виртуозно пользовался плодами работы советских полярников, равно как и других — «стахановцев производства», «стахановцев полей» и т. п. Любое значительное открытие, любое проявление героизма и самоотверженности шли ему «в актив». Щедро одаривая героев, Сталин слепил блеском их звезд тех, кто пытался разобраться в происходящем. И надо признаться, изрядно в том преуспел.
Незадолго до начала войны М. И. Шевелев перешел в боевую авиацию, возглавив вскоре штаб Авиации дальнего действия, и тут уж полярные пилоты не избегли общей участи. Во время войны были арестованы знаменитые на Севере летчики Фабио Брунович Фарих и Василий Михайлович Махоткин (по чьему-то «недосмотру» остров пилота Махоткина в Карском море так и не «стерли» с географической карты, как переименовали, скажем, остров Самойловича в остров Длинный или остров Бухарина в остров Тройной). Оба летчика, к счастью, выжили, вернулись после войны из лагерей, однако полярная авиация лишалась и того и другого.
Выжил и любимец всего Главсевморпути, острослов и «анекдотчик», автор самых знаменитых арктических розыгрышей бортмеханик Николай Львович Кекушев. Он был сыном известного московского архитектора (строившего, в частности, «Метрополь») и всю жизнь посвятил Заполярью. За свой «длинный язык» Львович, как любовно называли его друзья, не раз попадал в поле зрения «органов» и в самом начале 30-х гг. очутился-таки не по своей воле на Ухте. Но тогда это оказалось всего лишь эпизодом, и вскоре Кекушев вернулся в северное небо. Он заслужил несколько боевых орденов за гражданскую войну и за Отечественную, когда в экипаже Г. К. Орлова летал в осажденный Ленинград (они совершили пятьдесят девять полетов через линию фронта, вывозя из блокады ученых Арктического института и научные архивы). За участие в полюсной экспедиции 1937 г. Николай Львович получил орден Ленина (именно он выбросил в точку полюса «десант» из разноцветных куколок). Но никакие награды не спасли от расправы: в 1948 г. его по этапу отправили в лагеря Джезказгана.
Кекушев провел в заключении около шести лет. Возвратившись в Москву, он с неутраченным юмором рассказывал друзьям о своей лагерной деятельности в качестве бригадира строительной бригады:
— Ох и знатная была у меня та бригада! Один — бывший комбриг, второй — бригадефюрер войск СС, третий — из испанских интербригадовцев, да и остальные не хуже!
Где тут правда, где — «от Львовича», сказать, конечно, нелегко. Но так ли уж необходимо докапываться до «правды факта»? Важно, что общую ситуацию Николай Львович ухватил предельно точно: сидели вместе и коммунисты-комбриги, и фашисты, и антифашисты. В точности так же, как и полярники,— моряки, ученые, летчики, зимовщики...