Загадки Петербурга I. Умышленный город
Шрифт:
В тридцатые-сороковые годы на Петербург обрушилось еще одно бедствие — опустошительные пожары. Иногда они возникали случайно, но чаще из-за поджогов. В 1736 году пожар на Мойке, начавшийся в доме персидского посла, распространился по всей округе. Он продолжался восемь часов и произвел огромное опустошение. В 1737 году город загорелся сразу в двух местах, пожар уничтожил значительную часть построек, погибло несколько сотен людей. Очевидно, он возник не случайно: накануне возле дворца царевны Елизаветы Петровны был найден горшок с воспламеняющимся веществом. В 1739 году сгорели баржи с зерном и маслом, стоявшие у пристани. Купцы понесли огромные убытки.
Пожары участились настолько, что в центре города и возле всех дворцов были выставлены
Поджигательство стало походить на эпидемию, на массовый психоз: среди пойманных на месте преступления — девочка-нянька, поп-расстрига… Ужас жизни вызывал патологическое стремление к разрушению, смерти.
Летом в воздухе столицы стоял смрад. Императрица сетовала на то, что смрад издают бойни у рынков; могилы на кладбищах роют неглубокие, «от чего тяжелый дух чрез рыхлую землю проходит»; полиция «не смотрит, что по пустырям и глухим местам мертвечина валяется и множество непотребных собак в городе бегают и бесятся; 16 сентября одна бешеная собака вбежала в Летний дворец и жестоко изъела двоих дворцовых служителей и младенца».
Во дворце по нескольку дней не открывали окон из-за запаха гари и дыма пожаров. Судя по всему, жизнь в Петербурге тех лет походила на ад. Но это не мешало императорскому двору веселиться. Настали времена неслыханного прежде расточительства, почти каждый день устраивались праздники, и на каждый праздник велено являться в новом наряде. Дворяне продавали свои имения и вздыхали о временах Петра I, издававшего указы против чрезмерной роскоши. «Вы не можете вообразить себе роскошь этого двора. Я был при многих дворах, но могу уверить, что здешний двор своим великолепием превосходит даже самые богатейшие, не исключая и французского», — писал из Петербурга испанский посол.
Пьянство на дворцовых праздниках не в чести, зато Анна Иоанновна вводит в моду азартные карточные игры. Все время, свободное от балов и праздников, толстая рябая императрица в шлафроке и чепце то слушает вздор своих говорливых девок, то возится с заболевшей собачкой, то обсуждает, как доставить в Петербург новорожденную мартышку… Она любит охоту: зверей для царской травли привозят прямо во двор Зимнего дворца или в Летний сад. В покоях императрицы стоят заряженные ружья, и она палит из окон в галок и ласточек; во дворце есть галерея с мишенями, где эта Диана упражняется в стрельбе. Ее фаворит столь же пылко увлечен лошадьми. Австрийский посланник острил, что Бирон говорит, как человек, с лошадьми и о лошадях, а когда беседует с людьми и о людях, то говорит, как лошадь.
При дворе Анны Иоанновны было множество шутов и карликов. Ее забавляли самые грубые проделки и плоское зубоскальство. Среди придворных шутов были два человека из аристократических семей: князья Волконский и Голицын, что оскорбляло русских вельмож. В шуты их определили в наказание: М. А. Голицына, например, за то, что он принял в Италии католичество.
Голицын был в числе молодых людей, посланных Петром I на учебу в Европу, закончил Сорбонну, а затем женился на итальянке. Для того чтобы вступить в брак с католичкой, он сменил вероисповедание. Когда об этом стало известно в Петербурге, Голицыну было приказано немедленно вернуться в Россию. Он оставил жену и вернулся. В наказание за вероотступничество Анна Иоанновна произвела его в шуты и дала прозвище Квасник. После всех этих потрясений князь Голицын впал в меланхолию, близкую к помешательству, и покорно сносил унижения и насмешки. Среди придворных шутов были и иностранцы: итальянец Педрилло, португальский еврей Ла Коста. Трудно сказать, чего больше было в затеях этой компании: грубости или глупости.
С шутами Анны Иоанновны связано одно из самых знаменитых празднеств XVIII века в Петербурге: свадьба Голицына с приживалкой императрицы, калмычкой Бужениновой в Ледяном доме в 1740 году. В этой затее, как в зеркале, отразился характер и стиль того времени — с его расточительностью, жестокостью, использованием искусства для грубой забавы.
Сотни строителей Ледяного дома трудились на Неве в одну из самых суровых петербургских зим. Для свадебного торжества со всей страны в столицу были присланы представители народностей, населяющих империю, — общим числом около трехсот человек. На празднике они появились в национальных костюмах, с музыкальными инструментами. Кроме того, из одних губерний приказано было прислать в Петербург собак, из других — лошадей, а из Новгорода — «пятьдесят козлов да баранов четверорогих и пятирогих до десяти, и чтоб все были большие»!
Ледяной дом, построенный на Неве между Зимним дворцом и Адмиралтейством, был великолепен. Его описание для «охотников до натуральной науки» составил петербургский академик Г. В. Крафт. Свадебный кортеж состоял из трехсот гостей. Они ехали в санях, запряженных оленями, собаками, свиньями и т. д. Впереди шествовал слон, на спине которого сидели новобрачные. После праздника супругов оставили в Ледяном доме на ночь. Утром их, полумертвых от холода, освободили. А к весне ледяное чудо растаяло, оставив в городе долгую память.
Много странных зрелищ видел Петербург в эти годы. В 1743 году сюда прибыло большое посольство персидского шаха Надира. Послы удивляли придворных цветистыми речами, горожан — экзотическим видом, а под конец привели город в ужас: они похитили и тайно увезли несколько десятков детей. Часть этих детей удалось вернуть лишь в Астрахани.
Жизнь Петербурга спустя короткое время после смерти его основателя можно сравнить с музыкальной шкатулкой, в которой кончается завод. Слаженная мелодия замедляется, сбивается и наконец смолкает. Обширные замыслы и нововведения Петра I остались в прошлом; зато усугубились худшие черты, присущие его правлению: грубость нравов, пренебрежение к отечественным традициям, жестокость, непомерные траты государственной казны. Лилась кровь в застенках Тайной розыскных дел канцелярии; имя ее начальника, генерал-аншефа А. И. Ушакова, наводило ужас на всех. Этот служака, во времена Петра I капитан Преображенского полка, обнаружил недюжинные способности по части сыска и палачества и ревностно служил Бирону.
Императрица отстранилась от дел, ее интересовали лишь развлечения и праздники. Устройством их занимались министры, военачальники: Миних, Волынский… Газета «Санкт-Петербургские ведомости», издававшаяся Академией наук, регулярно сообщала об охотничьих трофеях императрицы. Академия вносила свой вклад в увеселение двора: так, академик Г. В. Крафт — физик и математик — один из создателей Ледяного дома. В своем сочинении «Подлинное и обстоятельное описание построенного в Санкт-Петербурге в 1740 Ледяного дома» Крафт оценивал эту постройку как ценный вклад в науку и сожалел, что до сих пор мало обращали внимания на лед как на «пригодный материал» для строений и мало еще сделано «ледяных открытий».
Придворный поэт В. К. Тредиаковский слагал стихи и панегирики Анне Иоанновне. Как писал Н. И. Новиков в «Опыте исторического словаря о русских писателях», «сей муж был великого разума, многого учения, обширного знания и беспримерного трудолюбия; весьма знающ в латинском, греческом, французском, итальянском и в своем природном языке; также в философии, богословии, красноречии и других науках». Но участь придворного поэта незавидна и, в сущности, не слишком отличается от участи приживала или шута. В Зимнем дворце, в покоях императрицы, Тредиаковский, стоя на коленях возле камина, декламировал ей стихи из своей книги «Езда на остров Любви». После чтения, по его выражению, он «удостоился получить из собственных Ее Императорского Величества рук всемилостивейшую оплеушину».